К началу 10-х гг. Куприн — признанный мастер литературы. Определяющими чертами его творчества критика считала жизнелюбие, приверженность к реалистической манере письма и вместе с тем тяготение к романтике.
В 1911 г. А. Г. Горнфельд писал в связи с появлением «Гранатового браслета»: «Есть Куприн, полный физической жизни <...> жадный к материальным впечатлениям <...> И есть другой, конечно, все тот же Куприн, идеалист, мечтатель, романтик».
Сам Куприн, обычно отмечавший в своих статьях о других авторах то, что наиболее соответствовало его собственному дарованию, писал в статье «Джек Лондон» (1916): «...именно достоверность рассказов Д. Лондона и придает его творчеству необыкновенную, волнующую прелесть убедительности». Отметит он у Лондона в качестве основной положительной черты и веру в человека.
10-е гг. были годами расцвета творчества ряда литераторов, в том числе И. Бунина, о котором после публикации «Деревни» и «Суходола» заговорили как о выдающемся писателе-реалисте.
Критика различных литературно-общественных лагерей начинает писать о «возрождении реализма». Но в творчестве Куприна в эти годы взлета не было. Он не создает уже произведений, привлекающих к себе пристальное внимание современников. Повесть «Яма», над которой он работал в течение ряда лет, не имела успеха.
Романтическая нота все еще звучит в душе писателя, теперь его все сильнее тянет к людям особых, «романтических» профессий, связанных со стихиями и риском, — артистам цирка, рыбакам, авиаторам.
В очерке «Люди-птицы» (1917), посвященном последним, Куприн дал обобщенную характеристику излюбленного им типа человека, романтизированного самой жизнью: «Постоянный риск, ежедневная возможность разбиться, искалечиться, умереть, любимый и опасный труд на свежем воздухе, вечная напряженность внимания, недоступные большинству людей ощущения страшной высоты, глубины и упоительной легкости дыхание, собственная невесомость и чудовищная быстрота — все это как бы выжигает, вытравляет из души настоящего летчика обычные низменные чувства: зависть, скупость, трусость, мелочность, сварливость, хвастовство, ложь — и в ней остается чистое золото».
Людям постоянного риска — рыбакам, потомкам древних греков, жизнь которых Куприн близко узнал, живя в Балаклаве, посвящен цикл очерков «Листригоны» (1907—1911), большая часть которых написана до 10-х гг. Листригоны — «милые простые люди, мужественные сердца, наивные первобытные души,крепкие тела, обвеянные соленым морским ветром, мозолистые руки, зоркие глаза, которые столько раз глядели в лицо смерти, в самые ее зрачки».
Куприн любуется своими новыми друзьями с естественными душами (все то же «чистое золото» души), окрашивая в романтические тона их трудную жизнь, смелый промысел, товарищескую выручку, их первобытно радостное веселье. Писатель сохраняет подлинные имена этих людей.
Так, о мужественном и смелом Юре Паратино он скажет, что это «не германский император, не знаменитый бас, не модный писатель, не исполнительница цыганских романсов, но когда я думаю о том, каким весом и уважением окружено его имя на всем побережье Черного моря, — я с удовольствием и с гордостью вспоминаю его дружбу ко мне».
Повествование о жизни простой и свободной сплетается в «Листригонах» с легендами и апокрифами, рассказанными рыбаками, еще более усиливая представление о сердцах, не погубленных современной цивилизацией. Вот возвращается домой лодка с рыбаками, пропадавшая в бушующем море три дня: «Перед бухтой они опустили парус и вошли на веслах, вошли, как стрела, весело напрягая последние силы, вошли, как входят рыбаки в залив после отличного улова белуги.
Кругом плакали от счастья: матери, жены, невесты, сестры, братишки. Вы думаете, что хоть один рыбак из артели „Георгия Победоносца“ размяк, расплакался, полез целоваться или рыдать на чьей-нибудь груди? Ничуть! Они все шестеро, еще мокрые, осипшие и обветренные, ввалились в кофейную Юры, потребовали вина, орали песни, заказали музыку и плясали, как сумасшедшие, оставляя на полу лужи воды».
В 10-е гг. Куприн не раз заявлял, что его тянет к героическому. Произведения, отразившего эту тягу, им написано не было, но круг его героев пополнился новыми персонажами.
Повесть «Жидкое солнце» (1912) обозначила поиск Куприным героя нового времени, возможно, не без некоторого влияния творчества Г. Уэллса. Куприн воплощает этого героя в образе крупного ученого, лорда Чальсбери, поставившего перед собою цель добыть новый, неограниченный источник энергии для блага человечества. Жизнь ученого посвящена попыткам превратить солнечный свет в газообразное, а затем жидкое состояние.
Исходная мысль произведения, как и в рассказе «Тост», — вера в гордый ум человека, который может преодолеть все препятствия: «...если бог в своем справедливом гневе отвернулся от человечества, то человеческий необъятный ум сам придет себе на помощь».
Однако современная цивилизация превращает благо во всесильное зло. Один из помощников ученого видит в его научном открытии прежде всего разрушительные возможности: «...жидкому солнцу предстоит громадная будущность в качестве взрывчатого вещества или приспособления для мин иогнестрельных ружей».
Горькой иронией звучит конец повести. «Друг человечества» начинает понимать, что в современном обществе его великое научное открытие послужит не благу человека, а его порабощению. И эта мысль заставляет ученого не только прервать работу, но и взорвать свою лабораторию, а вместе с нею уничтожить и свое научное завоевание.
Научно-фантастическая повесть, лишенная реально-бытовой основы (действие ее происходит в Англии, в уединенной лаборатории на вершине потухшего вулкана) и глубокого психологизма, была вне русла купринского дарования. Не оказался он и мастером занимательной интриги, намеченные им сюжетные линии (авантюрист-помощник, дорогие стекла-бриллианты и тайна их сложной транспортировки) оказались неиспользованными.
Обращение к чуждому жанру не принесло Куприну успеха, однако следует отметить, что он был в числе первых русских писателей, заговоривших о моральной ответственности перед обществом ученых нового века с его быстрым промышленным развитием. Вскоре та же проблема привлечет внимание Л. Андреева.
Научно-авантюрная повесть осталась одинокой, но тем не менее она не была случайным явлением в творчестве Куприна. В 10-х гг. он как бы охладевает к близким ему ранее темам («Чувствую, как во мне слабеет интерес к быту») и начинает тяготеть к другой проблематике.
На смену произведениям с пластической бытописью, признанной сильной стороной его творчества, приходят произведения, в которых большую роль играют приемы иносказания и фантастики. Куприна теперь тянет писать «правдивые, хотя и неправдоподобные» истории.
Он не забывает о сатире («Паша», «Гога Веселов», «Канталупы»), но социальная заостренность исчезает из его творчества. Все сильнее влечет его область таинственного в жизни человека («Неизъяснимое», 1915; «Воля», 1916, и др.).
Теперь в центре внимания писателя постоянно находятся не только (и даже, пожалуй, не столько) конкретно-исторические социальные проблемы, сколько глобальные вопросы человеческого бытия, нескончаемой и вечной «реки жизни». Как и прежде, для Куприна это не мистические неразрешимые загадки, а задачи, еще не решенные человеческим разумом и поэтому лишь до поры таинственные.
К таинственным явлениям Куприн относил роль случая в жизни человека. Позднее в повести «Юнкера» он скажет: «...громадная сила — напряженная воля, а сильнее ее на свете только лишь случай».
Случай для Куприна — непознанные таинственные силы, неожиданно врывающиеся в жизнь человека и большей частью ломающие его. Случай — это стечение обстоятельств, которое реалистически объяснимо, но само это объяснение неведомо человеку,столкнувшемуся с ним, и потому событие относится им к области таинственно-неведомого.
Реалистически мотивированный случай, а также таинственное сочетание логического и нелепого нередко встречаются в рассказах Куприна. В 1910 г. он посвятит размышлениям о роли и природе случая специальный рассказ «Искушение», в котором появится даже типичный андреевский «Некто или Нечто, что сильнее судьбы и мира».
Новые черты мировосприятия Куприна существенно изменяют его социальную концепцию. Автор «Поединка» и «Реки жизни» был полон оптимистической веры в то, что само течение жизни неизбежно образует со временем «глубины героизма» там, где пока существуют «отмели пошлости».
В 10-х гг. писатель предсказывает неизбежность кровавого оргиастического конца той прекрасной и гармонической жизни, которая наступит на земле на одной из спиралей вечного мирового движения, и участие в нем людей, объевшихся вечной добродетелью.
По мнению персонажа «Искушения», жизнь — это «миллионы сцепившихся случаев», и каждый из них строго подчинен непреложному закону, направляющему течение реки жизни в целом. Но вечное столкновение воли человека с капризным и все еще непостижимым «случаем» не исчерпывало для Куприна проблемы таинственного в жизни человека.
В не меньшей степени его волновали темные провалы человеческого подсознания, еще не разгаданные наукой, но уже ставшие предметом ее анализа.
В творчестве Куприна не раз воспроизводились характеры людей в их алогическом проявлении. В 10-х гг. обостряется интерес писателя к подсознательному миру человека, совпадая с широким интересом, проявленным в то время к психоаналитическому учению З. Фрейда, которое утверждало, что обширная сфера подсознания превосходит сферу сознания и руководит человеком более властно, чем разум.
В начале 10-х гг. русский читатель получил возможность ознакомиться в переводах с целым рядом сочинений Фрейда: «О психоанализе», «Психологические этюды», «Леонардо да Винчи» (все — М., 1912), «Толкование сновидений» и «Психология детского страха» (М., 1913). Одновременно сформировался и «русский фрейдизм» — целое течение, представлявшее разные толкования теории и методики психоанализа.
Особый интерес и наука, и литература, и досужая мысль интеллигентного обывателя в те годы проявляли к механизму человеческого сна как наиболее доступной расшифровке формы проявления скрытых влечений человека.
«В снах — свободная, подсознательная жизнь души. Не становятся ли нам поступки бодрствующих людей понятнее, когда мы знаем, что делают они во сне?» — формулировал этот массовый интерес Д. Философов, иллюстрируя свою мысль анализом творчества А. Ремизова.
Увлечение психоанализом достигло такого накала, что вызвало к жизни остроумную пародию-монодраму Н. Н. Евреинова «В кулисах души», разыгранную в 1912 г. на сцене петербургского театра миниатюр «Кривое зеркало».
В этом спектакле Ведущий, некий ученый схоласт, ссылаясь на данные новейшей науки, характеризовал во вступительной лекции трехчленную модель человеческой личности (Я — рациональное, Я — эмоциональное, собственно Я), пародируя мысль Фрейда о структуре человеческой души, содержащей в себе одновременно разные субстанции: «Я», «Оно», «Сверх Я».
Сатирический эффект «строго научной» монодрамы Евреинова усиливался тем, что ученые выкладки профессора были иллюстрированы банальнейшим драматическим сюжетом: в душе женатого человека, увлеченного модной «этуалью» варьете, идет жестокая борьба, завершающаяся выстрелом в сердце.
Психоанализ оказал сильное, хотя и неоднородное влияние на развитие художественной литературы начала века. В частности, он спровоцировал в какой-то мере широкое увлечение эротикой.
Но более вдумчивые и серьезные художники увидели в психоанализе новую возможность обнажить тайные мотивы поведения человека и скрытые причины многих драм человеческой жизни. Такого рода интерес к учению Фрейда и других психологов, врачей, философов, изучающих сферу подсознания, проявили Андреев и Куприн.
В повести «Олеся», где этот интерес уже принял форму глубокого, тяготеющего к научному, объяснения загадочного в поведении человека, писатель называет имя врача-психиатра Шарко и устами героя «в простой форме» излагает мысли «о гипнотизме, о внушении» и о других «странных знаниях», которые, опередив точную науку, столетиями живут в подсознании и передаются по наследству в народной среде.
В любимой Куприным фантастической повести «Каждое желание» (1917; позднее печаталось под заглавием «Звезда Соломона») вновь проявлен его интерес к тайнам человеческой психики с ее неразгаданными глубинами подсознания.
На этот раз писатель, вновь обратившийся к хорошо знакомой ему русской действительности, избрал своим героем простодушного обладателя доброго сердца, мелкого чиновника Цвета, который заставлял вспомнить образ бессмертного Акакия Акакиевича.
Однако такое «везенье» скоро надоедает герою и утомляет его. И когда столь же неожиданно для себя Иван Цвет возвращается из романтического мира призрачной и уже наскучившей ему магической власти к своему повседневному существованию (оказывается, все было только сном!), он ничуть не огорчен, тем более что его единственная мечта — о чине — сбывается наяву.
«Узорчатый», яркий сон быстро забывается Цветом, и только пороюнеобычно возникающие мгновенные ситуации тревожно напоминают ему о когда-то увиденном и пережитом.
Куприн ставил в своей повести задачу художественно воспроизвести «механику» сна и нащупать пружины, воздействующие на ход событий в нем. Сон в «Звезде Соломона» оказался подобен тому, кто его видит: «романтический мир» — герой и его «послушный» черт — соответствует интеллекту спящего.
Цвет не испытывал желания проникнуть в тайны мироздания, познакомиться с жизнью других, неведомых ему стран или насладиться всем тем, что несет с собою богатство. Сплетая в «Звезде Соломона» «быль и небылицу», Куприн воплотил в них свои представления о «случае» в его разнообразных реальных и ирреальных проявлениях и о природе подсознательного в психике человека.
С легкой иронией писатель показывает, что «Звезда Соломона» (овладение магическим словом), принесшая власть герою, не развратила его незлобивого сердца. Цвет прошел испытание властью, богатством, успехом, но ничто не привлекло его. Когда же он вдруг приобщился к таинственной силе чтения чужих мыслей, состояние их испугало и отвратило его от дара, который рождал «презрение к человеку и отвращение к человечеству».
«Простоватый ум» и природная незлобивость не позволили Цвету употребить во зло необычное «двойное зрение», но подсознание и с ним играет недобрые шутки. Помимо своей воли он чуть не становится виновником смерти человека. Спросив себя с пристрастием, хотел ли он ее, герой не в силах дать однозначный ответ на этот «жуткий вопрос».
«Нет, конечно, он не желал смерти или увечья этому незнакомому бедняку. Но где-то в самом низу души, на ужасной черной глубине, под слоями одновременных мыслей, чувств и желаний, ясных, полуясных и почти бессознательных, все-таки пронеслась какая-то тень, похожая на гнусное любопытство». И, поняв это, Цвет впервые со стыдом и страхом подумал: «...какое кровавое безумие охватило бы весь мир, если бы все человеческие желания обладали способностью мгновенно исполняться».
Таким образом, Куприн становится на путь пересмотра своего раннего увлечения «чистым золотом» естественной натуры людей. В причудливом сюжете «Звезды Соломона» сочеталась критика буржуазного общества, исказившего человеческое «естество», и тяжелое недоверие к самому этому «естеству», к человеку вообще с его темными бесконтрольными «подснами».
В повести звучат не столь свойственные ранее Куприну ноты пессимизма, навеянные мыслями о зыбкости и краткости человеческого существования, о малых различиях между приземленной и призрачной действительностью.
«Кто скажет нам, — спрашивает он, — где граница между сном и бодрствованием? Да и намного ли разнится жизнь с открытыми глазами от жизни с закрытыми? <...> И что такое, если поглядим глубоко, вся жизньчеловека и человечества, как не краткий, узорчатый и, вероятно, напрасный сон? Ибо — рождение наше случайно, зыбко наше бытие, и лишь вечный сон непрерывен».
История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.
А.И.Куприн "Гранатовый браслет" (1910)
В экспозиции рассказа запечатлелась объемная перспектива природной жизни. Картины причерноморского ландшафта предстают здесь в разноплановых психологических оттенках, сопряженных как с тревожным ощущением властной, иррациональной морской стихии ("отвратительные погоды", "свирепый ураган", "густой туман", "огромная сирена на маяке ревела днем и ночью"), так и с зарисовками умиротворенной поры предосенних "тихих безоблачных дней". Эти контрасты природного мира предугадывают дальнейшие художественные прозрения стихий человеческой души, сокрытых за будничным течением жизни, а также становятся первоначальным фоном образа центральной героини – "княгини Веры Николаевны Шеиной, жены предводителя дворянства".
На пропущенную через грустно-элегический настрой повествователя картину мира ("еще печальнее было видеть оставленные дачи… жалкий скарб" перебиравшихся в город курортников) в экспозиции накладывается сквозной, идущий уже от мирочувствия Веры мотив увядания, "осени" жизни. В призме ее восприятия здесь передаются "осенний, травянистый, грустный запах", "высокомерная красота" садовых цветов, среди которых были "бутоны и розы, но уже измельчавшие, редкие, точно выродившиеся". Но как бы в предвосхищение последующих взволнованных переживаний героини противовесом всеобщему увяданию здесь становится скрытое напоминание о грядущем цветении бытия: цветы осыпали "семена будущей жизни". Эти детали психологического пейзажа открывают путь к постижению душевного мира героини, где за увядшими супружескими чувствами, за всепоглощающей повседневной суетой (в день именин Веры муж уехал "по спешным делам в город"), за обытовлением жизни, знаком которого становятся подаренные мужем невыразительные серьги – "грушевидные жемчужины", – проступает иное, одухотворенное начало внутреннего бытия Веры, овеянное "отдаленными воспоминаниями детства", а также связанным с днем именин ожиданием "чего-то счастливо-чудесного".
Постижение тайны женской души, столь характерное для литературы Серебряного века, осуществляется у Куприна путем контрастно-сопоставительного изображения психологических портретов двух героинь – сестер Веры и Анны. "Аристократическая красота", царственное спокойствие "холодного и гордого лица" Веры оттеняются при запечатлении загадочных наследственных сил, "монгольской крови" отца, предопределивших облик Анны. Ее погруженность в поток светской суеты парадоксально сочетается с "непонятной прелестью", "грациозной некрасивостью", "глубокой женственностью всех черт", с ее "веселой безалаберностью", "милыми противоречиями", которые исподволь напоминают о гораздо более явной, по сравнению с Верой, семейной драме.
С появлением Анны в рассказе получают развитие образы таинственных стихий природного бытия. Глубоко символичен эпизод, когда Анна эмоционально реагирует на приближение к обрыву: эта власть стихии над человеческой душой, которая в начале рассказа проявилась в упоминании о гибели рыбаков в море, затем обнаружится во внезапных поворотах судьбы Веры, в истории любви и гибели Желткова, в завораживающем душу героини звучании музыки Бетховена…
Проследите, как разворачивается в рассказе образ морской бесконечности, какие психологические оттенки он приобретает. Как через сложное восприятие моря раскрываются особенности эмоциональных переживаний Веры Шеиной?
Через утонченное эстетическое чувство Анны, распознающей розовые оттенки лунного света, запах резеды, присущий морской воде, в рассказе утверждается величие художественного восприятия бытия, которое со всей силой выразится в финальной части произведения. Проанализируйте развернутое описание подарка Анны. Каково символическое значение этой предметно-бытовой детали?
По контрасту с поэзией природы, ее великими, щедрыми дарами ("черные обильные гроздья… тяжело свисали между темной, кое-где озолоченной солнцем зеленью") в рассказе выведены ироничные зарисовки гостей на именинах Веры, воплощающих собой накипь светской праздности карточных игр, салонного пения, кокетства. Какими средствами создаются в рассказе образы гостей?
На фоне этой мозаики публичной жизни рельефно выделяется фигура генерала Аносова, воплощающего излюбленный у Куприна тип бывалого человека, чьи внутренние красота и достоинство прорастают из величавой простоты и мужественного взгляда на житейские невзгоды: "Те чисто русские, мужицкие черты, которые в соединении дают возвышенный образ". В изображении этого социально-психологического характера простого русского солдата, с его "бесхитростной, наивной верой", "ясным, добродушно-веселым взглядом на жизнь", значительную роль играют портретные детали ("величественная голова", лицо, "какое свойственно мужественным и простым людям"), подробности его речевого поведения ("ласковый хриповатый… решительный бас", "эпически спокойные, простосердечные рассказы"). Предыстория этого героя воссоздает значительный исторический пласт, связанный и с появлением фигур Радецкого, Скобелева, и с упоминанием о польском мятеже, о переправе через Дунай, об атаке Плевны, переходе через Балканы… В то же время здесь раскрылись благородство, широта народного характера, проявившиеся и в отказе Аносова расстреливать пленных во время польского мятежа, и в его душевной заботе о младших офицерах, в способности совершать подвиги "без тени вызова и рисовки". Подумайте, в каких произведениях русской литературы ХIХ-ХХ вв. воплотился подобный социально-психологический тип.
Особый аристократизм, "скрытая нежность" души Аносова выразились в истории его трогательной дружбы с князем Мирзой-Булат-Тугановским, в сокровенной "потребности сердечной любви", которую он после смерти князя перенес на его дочерей. Внутренняя, до конца не высказанная боль Аносова, сопряженная с неудачной женитьбой, где любовь оказалась подмененной дешевой сентиментальностью и растворилась в потоке повседневности, а также с последующей семейной драмой ("Жена сбежала от него с проезжим актером, пленясь его бархатной курткой и кружевными манжетами"), приводит его к пронзительным раздумьям об обмельчании любовного чувства в современном мире. Этот мотив приоткрывает новое, бытийное измерение в центральной сюжетной линии рассказа и оказывается созвучным авторской героико-романтической концепции любви.
Завязкой стержневой в произведении любовной интриги становится эпизод получения Верой письма и браслета от Желткова.
Предположите, почему описание браслета композиционно предшествует воспроизведению текста письма – так же, как обобщающие размышления генерала Аносова о любви будут предварять изображение личной судьбы Желткова.
Символическая емкость купринской предметной детализации проявилась в описании подарка Желткова. Обращает на себя внимание разительное несоответствие "низкопробного", "очень толстого браслета" – и украшающих его камней. Этот контраст "оболочки" и внутреннего содержания проецируется на последующее изображение бедного, социально униженного "маленького" человека, таящего, однако, в себе незаурядное чувство прекрасного. При характеристике камней особенно выделяется помещенный посередине редчайший в своем роде зеленый гранат, окрашенный в цвет жизни и причастный чудесному измерению бытия. Окружающие его пять гранатов-кабашонов – "пять алых кровавых огней" также наделены таинственной силой ("густо-красные живые огни"), но в тревожных предчувствиях Веры они ассоциируются с кровью, смертью, с роковыми поворотами жизненного пути. В этой символической зарисовке сведены воедины полюса человеческой судьбы, дается ключ к восприятию драмы Желткова – его любви, воплощающей высший расцвет жизни души и в то же время неизбежно обрекающей на гибель.
Личность Желткова приоткрывается и через его любовное письмо. В характеристике "великолепно-каллиграфического почерка", которым оно написано, просматривается ассоциация с гоголевским изображением "маленького" человека в "Шинели". В содержании и стиле письма, как и при описании браслета, на первый план выдвигается контраст в качестве главного принципа авторского видения внутренней жизни персонажа. Сквозь униженную робость признаний Желткова в "благоговении, вечном преклонении и рабской преданности", в словах о "верноподданическом подношении" – неожиданно обнаруживается достигнутая в любовном переживании высота духа, избавляющая личность от эгоистических проявлений. В финальной же фразе ("Ваш до смерти и после смерти покорный слуга…") традиционная формула вежливости, видоизменяясь, наполняется бытийным смыслом и становится невольным пророчеством о трагедийной перспективе выражаемого чувства.
Особый ритм купринского повествования в центральной части рассказа обусловлен парадоксальным наложением далеких, внутренне полемичных образных рядов. Так, на сокровенные признания Желткова, на изображение его таинственного дара накладывается калейдоскоп обезличенных светских разговоров: рассказы Анны о благотворительных мероприятиях, насмешливо трактуемые князем Василием Львовичем истории любви. Кульминацией этих светских бесед выступает направленное на профанацию подлинного чувства повествование князя о "княгине Вере и влюбленном телеграфисте", где происходит намеренная путаница инициалов Желткова и в сниженно-пародийном виде предвещается трагедия героя, якобы завещавшего "передать Вере две телеграфные пуговицы и флакон от духов, наполненный его слезами". Далее подобное композиционное столкновение интимного, индивидуального – и усредненно-публичного наблюдается в резкой смене этих "забавных" светских историй раздумьями Аносова, наполненными глубокими и мудрыми обобщениями о загадках человеческой судьбы.
Композиционное мастерство Куприна проявилось в том, что возникающие в процессе развертывания воспоминаний генерала "вставные" новеллы предваряют драматичную динамику судеб Желткова и Веры в финальной части рассказа, формируют необходимый контекст художественного осмысления любви "маленького" человека. Уже на стилевом уровне обезличенной болтовне гостей противопоставляются "уютная прелесть", "несколько книжный характер" причастного к миру высокой культуры "неторопливого и наивного повествования" Аносова. Различные, подчас парадоксальные лики любви прорисовываются в романтической истории чувства Аносова к болгарке; в рассказе о жене полкового командира и прапорщике, который ради возлюбленной бросился под поезд, искалечил себя и впоследствии "пропал… стал попрошайкой… замерз где-то на пристани в Петербурге"; в истории, когда капитан – "храбрый солдат" – по одному лишь слову неверной жены берег своего соперника поручика на поле боя. Любовное чувство, сопряженное в этих историях как с окрыленностью души, так и с роковым самоиспепелением, увидено здесь во множестве психологических оттенков, иррациональных проявлений и выводит рассказчика и автора к масштабным философским и социопсихологическим обобщениям.
Размышления о глубинах женской души, о доминировании "материнского" начала в интимном переживании побуждают Аносова с тревогой отмечать пренебрежение к этой тайне в современном мире: "Целыми поколениями не умели преклоняться и благоговеть перед любовью". Особой психологической достоверности автор достигает, выражая трагедийно-романтическую концепцию любовного чувства, имеющего бытийные, внесоциальные приоритеты, – речами старого боевого генерала, далекого от поверхностной юношеской восторженности: "Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться". Затронутая Аносовым проблема семейных отношений, вопрос о степени духовной оправданности брачного союза, подчас не сохраняющего в себе истинного чувства, вписываются в контекст тех общественно-литературных дискуссий о семье и браке, которые активно велись на рубеже ХIХ-ХХ вв. Данные споры находили свое отражение в трудах мыслителей этого времени (В.Соловьев, В.Розанов, Н.Бердяев, П.Флоренский, И.Ильин и др.), семейные отношения получили глубокое осмысление и в литературе – в произведениях М.Горького ("Мещане", "Детство", "Дело Артамоновых"), С.Найденова ("Дети Ванюшина"), Е.Чирикова ("Иван Мироныч") и др. Созвучный проблематике купринского произведения художественный интерес к материнской ипостаси женской души особенно ярко проявился в ряде рассказов Горького 1910-х гг. из цикла "По Руси" ("Рождение человека", "Женщина", "Едут", "Страсти-мордасти").
В предварение дальнейшей сюжетной динамики рассказа Аносов делится своими соображениями и об истории Веры, воздерживаясь от однозначной оценки Желткова и допуская здесь как "ненормальность", так и уникальное проявление "такой любви, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины".
Сюжетным центром рассказа Куприна становится изображение судьбы "маленького" человека, история его любви. Как и в случае с "Шинелью" Гоголя, сюжет которой начинался, согласно воспоминаниям литератора П.Анненкова, с канцелярского анекдота, событийной основой повествования о Желткове также послужил анекдотический случай еще 1900-х гг. из семейной жизни знакомых Куприна – супругов Д.Н. и Л.И.Любимовых, когда Л.И.Любимова стала предметом страстной любви телеграфного чиновника П.П.Жолтикова. При изображении Желткова – не названного по имени чиновника, который "где-то служит", снимает комнату в доме, где "заплеванная лестница пахла мышами, кошками, керосином и стиркой", возникают ассоциации не только с Гоголем, но и с пушкинским Евгением из "Медного всадника". При создании этого психологического портрета Куприн от бытового плана настойчиво устремляется к бытийному измерению личности героя.
Первоначальным фоном образа Желткова становится сгущенный быт ("комната была низка… похожа на кают-компанию грузового парохода"), затушевывающий проявления его индивидуальности: "Лица хозяина сначала не было видно". Но постепенно сквозь подробности неловкого, внешне заискивающего поведения Желткова в штрихах к его динамичному портрету проступают признаки душевной утонченности и артистизма: это и общий облик героя ("высок ростом, худощав, с длинными пушистыми, мягкими волосами"), и "нежное девичье лицо", и глубина глаз, и "упрямый детский подбородок с ямочкой посредине". Подобное преодоление внешней униженности силой внутренней значительности будет запечатлено и в посмертном портрете Желткова, где лицо прошедшего через великую любовь и испытания "маленького" человека, который даже теперь не избежал некоторой ущемленности ("подсунули маленькую подушку"), сопоставляется, однако, с "масками великих страдальцев – Пушкина и Наполеона".
Примечательна и речь персонажа: покорное следование сословной субординации ("ваше сиятельство", "трудно выговорить такую фразу") уступает место тому величавому достоинству личности, которое проявится в его последней любовной исповеди.
Судьба и гибель Желткова постигаются во взаимоотражении различных, подчас внутренне полемичных ракурсов художественного изображения. Это и "опережающие" характеристики генерала Аносова; и столкновение "прокурорского" взгляда Николая Николаевича, усматривающего в чувствах Желткова лишь "декадентство", с вдумчивой оценкой со стороны князя Василия Львовича ("присутствую при какой-то громадной трагедии души"). Это и официальное газетное сообщение о самоубийстве растратившего казенные средства чиновника; и исповедальное письмо самого героя, где узость его кругозора ("меня не интересует в жизни ничего") искупается силой любви, причастной молитвенным, религиозным устремлениям души ("Да святится имя Твое"); и сочувственное отношение квартирной хозяйки, сохранившей в памяти психологические подробности состояния героя в последние часы его земной жизни ("вернулся такой веселый" после разговора с Верой).
Но итоговый и самый глубокий ракурс художественного постижения судьбы героя возникает в финальной главке, где мощным противовесом обыденному восприятию "мертвеца со смешной фамилией Желтков" становится обозначенный еще в эпиграфе развернутый музыкальный образ из Второй сонаты Бетховена. Устремление к синтезу, взаимопроникновению словесного искусства с искусством музыкальным было заветным в художественном сознании Серебряного века и в разных формах проявилось в творчестве К.Бальмонта, А.Белого, А.Блока, С.Есенина, И.Бунина, М.Цветаевой и др.
Воплощенная в возвышенном художественном слове бетховенская мелодия, сквозным мотивом которой становится молитвенное преклонение перед любимым существом ("Да святится имя Твое"), вбирает в себя исповедь героя, которая доносится уже из иного мира: "я предвижу", "вспоминаю", "молюсь", "расскажу в нежных звуках свою жизнь"… Через музыкальные образы в финальной части рассказа высвечиваются грани разнонаправленных, эмоционально несхожих переживаний как Желткова, так и внимающей этим звукам Веры: радостные, молитвенные состояния души, "сладкая грусть" предвидения неизбежных страданий и смерти, ощущение неизбывной связи человеческого и природного бытия. Именно в сфере великого искусства здесь происходят сокровенная встреча и примирение "не встретившихся" в земной жизни человеческих душ, благодаря чему художественное время и пространство в заключительных картинах рассказа размыкаются в бесконечность, в область вечной красоты.
Какой смысл заключен в завершающем рассказ кратком диалоге Веры Шеиной с пианисткой Женни Рейтер?
Таким образом, в рассказе "Гранатовый браслет" через существенное переосмысление классической для русской литературы темы "маленького" человека выразилась целостная авторская концепция любви. Самобытность образных, композиционных решений в произведении Куприна соотносится с характерными для прозы начала ХХ в. поисками новых выразительных возможностей слова, с творческими экспериментами в плане художественного психологизма, лейтмотивной организации повествования, усложнения структурных принципов изображения мира и человеческой души.
Литература
1. Бунин И.А. Куприн // Бунин И.А. Собр. соч: В 6 т. Т.6. М., 1996.С.252-263. В мемуарном очерке 1938 г. характеризуется личность писателя, раскрываются особенности его художественной манеры в произведениях разных лет.
2. Колобаева Л.А. Преобразование идеи "маленького человека" в творчестве А.Куприна // Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа ХIХ-ХХ веков. М., 1990.С.62-84. В исследовании предлагается рассмотрение проблематики и персонажного мира в дореволюционной прозе Куприна.
3. Смирнова Л.А. А.Куприн // Смирнова Л.А. Русская литература конца ХIХ – начала ХХ века. М., 1993.С.98-127. Раздел о Куприне представляет развернутый очерк творческого развития писателя в 1890-1910-е гг.
4. Дьякова Е.А. Александр Куприн // Русская литература рубежа веков (1890-е – начало 1920-х годов). Кн.1. М., 2000.С.586-625. В работе подробно осмысляется место Куприна в литературе начала ХХ в., говорится о восприятии его произведений критиками-современниками.
5. Солнцева Н.М. А.И.Куприн // История русской литературы ХХ века (20-50-е годы). Литературный процесс. Учебное пособие. М., 2006.С.631-636. Исследование обращено к проблемам эволюции творчества Куприна эмигрантского периода.
“Яме” дан ход, получены отрицательные отклики. Куприн испытывает давление масс, резко его осуждавших за откровенность. Настроение Александра должно было упасть, а творческая активность снижена. Поэтому “Яма” отправилась в долгий ящик, уступив место прочим размышлениям. Почему бы не отвлечь внимание читателя жизнеописанием подобия Щелкунчика в рассказе “Бедный принц” ? Но как же низко предаваться подобным сказаниям, осознавая необходимость говорить правду о жизни, излишне не поддаваясь фантазиям и не скрывать действительно происходящее.
Неужели всё так плохо обстоит с публичными домами в России? Да и проституток почему нельзя считать за людей? Чем они хуже? Понятно, делаемая ими работа – специфический труд, обязанный вызывать нарекание. Однако, если они не падшие создания, тогда разве допустимо относиться к ним категорично? Необязательно им постоянно находиться в публичных домах, позволительно снимать комнату в доме, как то предложил понять читателю Куприн в рассказе “По-семейному” . Никакого отторжения, все обитатели спокойны и довольны происходящим. Соседствующая с ними проститутка не вызывает нареканий. Чем не повод после такого сюжета продолжить работу над “Ямой”?
А вот рассказ “Леночка” . Старый человек путешествует, он встречает равную ему по годам женщину, почти узнавая её. Кто она? Нельзя того установить, но они точно были раньше знакомы. Куприн к тому и склонял читателя, чтобы он понял, как быстро проходит жизнь, наполняя сознание множеством моментов, не позволяя забыть самые волнительные из них. Нет, встреченная человеком женщина не придерживалась лёгкого поведения, но была молода и оказывалась не прочь совершать безумства, в том числе и любовные. Жизнь не щадит молодых, заставляя принимать не те решения, которые на самом деле необходимы. Как удивительно, спустя годы, находить приятное в беседе с тем, кого прежде ненавидел или просто не переносил на дух.
Людям присуще двоемыслие, если смотреть на представления о происходящем вчера и сегодня. Когда-то иное, ныне воспринимается иначе, так было и будет. Человеку не дано справиться со свойственной ему изменчивостью. Взрослея, каждый начинает под другим углом воспринимать прежнее. Допустим, “Попрыгунья стрекоза” из басни Крылова первоначально не вызывает того набора дум, обязанных появиться после. Сперва концентрация внимания касается происходящего, тогда как позже человеку не хватает рамок произведения, и он начинает искать, относительно чего это можно применить в обыденности.
Мысли Куприна на счёт басни оказываются уникальными. Александр осознал это, когда увидел уровень восприятия текста людьми. Оказывается, в России существует два слоя людей: один – необразованный и беззаботный, второй – его противоположность. Получается, первый смеётся над басней, принимая её за шутку, а другой – размышляет над ситуацией, почему он понимает суть происходящего вокруг стрекозы, тогда как лишённый образования на то не способен. Конечно, предполагать такое возможно, как и развивать подобное соображение дальше, только не притянуто ли будет за уши?
Ещё два рассказа написаны в 1910 году: “Искушение” и “В клетке зверя” . Об удавах предлагается не говорить.
1911 год это: “Гранатовый браслет”, “Королевский парк”, “Телеграфист”, “Белая акация” и “Начальница тяги”. Как уже известно, “Гранатовый браслет” – вариация Куприна об одной произошедшей в действительности истории. Что тогда представляют остальные произведения сего года?
Тут две фантазии: “Королевский парк” и “Телеграфист” . Куприн периодически писал фантастические произведения, никак не находя сюжета для раскрытия его в большей форме, как то случится в следующим году с “Жидким солнцем”. Пока Александр размышляет о XXVI веке, когда все расы сольются в одну, а также о более близком времени, понимая, как стремительно прогрессируют знания человека. Куприн предсказал возможность общения за пятьсот тысяч километров, видя собеседника перед собой. Действительно, так обязательно произойдёт.
Кажется, за подобными размышлениями Александр забыл описывать сущность человека, стремящегося быть неуживчивым. И вот он написал “Белую акацию” , желая тем устранить всё ему мешающее, завуалировав это цветением растения, которое всем нравится, но сводит главного героя повествования с ума. Лучше извести и не испытывать широкого спектра чувств, нежели терпеть влечение, так плохо сказывающееся на самочувствии.
Осталось упомянуть о двух в меру добрых рассказах: “Наташка” и “Начальница тяги” . Куприн умеет заурядный сюжет представить в виде уютной истории, какими бы последствиями она не заканчивалась для действующих лиц. Их могли пригласить на разговение, мило улыбаясь, а могли выставить из купе, невзирая на заранее купленный билет. Нужно внимательнее относиться к людям, какими бы они не являлись в действительности. Ежели предлагается составить приятную компанию, то нельзя отказываться, а если открыто хамят – значит тому человеку есть чего опасаться.
Совсем скоро хамящих станет излишне много, посему не нужно торопить события.
Дополнительные метки: куприн начальница тяги критика, анализ, отзывы, рецензия, книга, Aleksandr Kuprin, analysis, review, book, content, Lenochka
Рассказы Куприна вы можете приобрести в следующих интернет-магазинах:
Ozon
Это тоже может вас заинтересовать:
–
Александр Куприн
Литературная биография Александра Ивановича Куприна (1870–1938) фактически началась в 1889 г., когда стараниями старого поэта Л. И. Пальмина в «Русском сатирическом листке» был опубликован рассказ юного автора «Последний дебют». Однако публикация эта осталась лишь трогательным биографическим фактом, отраженным позднее в рассказе «Первенец» и повести «Юнкера». Писателем-профессионалом Куприн стал со времени, когда оставил военную службу (1894) и, скитаясь по Руси - от Москвы до Донбасса и от Волыни до Рязани, - так же размашисто менял на ходу род своих занятий, жадно впитывая разнообразные житейские впечатления.
За десять лет бурной, эксцентричной, нередко полуголодной, но веселой молодости Куприн написал более ста произведений. То были фельетоны, статьи, очерки, рассказы, стихи, повесть. Большим событием в его жизни стало сотрудничество в известном народническом журнале «Русское богатство». В 1893–1895 гг. здесь были опубликованы: «Впотьмах», «Лунной ночью», «Дознание», «Молох», «Лесная глушь». В 1896 г. в Киеве вышла первая книга Куприна «Киевские типы», год спустя там же был издан сборник его рассказов «Миниатюры».
Куприн не объединял, за исключением сборника «Киевские типы», свои ранние произведения в особые тематические циклы, но фактически такие циклы им были созданы. Вокруг основного, наиболее значимого произведения группировались другие, служившие как бы эскизами к нему. Так, на основе впечатлений, оставленных службой на Волыни в качестве управляющего имением, возник «полесский» цикл («Олеся» и тяготеющие к ней «Лесная глушь», «На глухарей», «Серебряный волк»). К «Поединку» примыкает цикл военных рассказов («Дознание», «Ночлег», «Свадьба», «Ночная смена», «Поход»). Цикл очерков о заводах Донбасса, связанный с недолгой службой Куприна там, появился одновременно с самым крупным его произведением 90-х гг. - повестью «Молох».
Особая примета раннего творчества Куприна - большой тематический диапазон, при этом внимание писателя было сосредоточено на жизни демократических слоев общества. Главную ценность многостраничной книги «российских типов», создаваемой им, составляла сочная бытопись и сочувственный, гуманистический тон по отношению к своим героям. Публикация повести «Молох» (1896) принесла литературный успех молодому автору. Основная ее тема - буржуазная цивилизация, пожирающая тысячи человеческих жизней и одновременно влекущая за собой «оподление» и опошление взаимоотношений людей, - не была нова. Литература и публицистика предшествующих десятилетий уже создали устойчиво-традиционный пафос отрицания капиталистического прогресса и утвердили художественный символ: буржуазный прогресс - кровожадный бог. Куприн использовал легендарный образ Молоха, которому древние племена аммонитян приносили в жертву живых людей. Унаследовал Куприн и страстный, повышенно-напряженный стиль, каким литература конца XIX столетия говорила о буржуазном хищничестве. Мысль о разлагающем влиянии капитализма на человека получила в повести обостренно экспрессивное выражение.
Заглавный символический образ Молоха-капитализма в повести многолик и многозначен. Это социально-экономический строй в целом, оживающий в страшной статистике инженера Боброва, посвященной эксплуатации рабочих. В то же время это конкретное проявление данного строя - крупное капиталистическое предприятие, сталелитейный завод, описание облика которого в начале повести предопределяет ее содержание. Это, наконец, предприниматель - миллионер Квашнин, чей образ уродливо гиперболизирован и обездушен: огромный, неправдоподобно толстый и огненно-рыжий, он похож «на японского идола грубой работы». Все вместе это - Молох, который пожирает людей - физически и духовно.
Оставаясь в русле реализма конца века, повесть Куприна воспринималась вместе с тем как новое явление. Предреволюционное десятилетие внесло в литературу мотивы и образы, связанные с обострением конфликтов в сфере труда и капитала. Небольшое, но тем не менее значительное место в «Молохе» заняла тема рабочего движения на раннем, стихийном его этапе. Тема эта звучит в повести еще приглушенно, но Куприн дает почувствовать, что для серой массы рабочих характерно не только «что-то детское» и трогательное, но и «что-то стихийное, могучее» (2, 107). Эта «детскость» и «стихийность» воплощены в образе богатыря-рабочего, дважды возникающего на страницах повести.
В центре самой повести оказался интеллигент-правдоискатель. Он выразитель авторского неприятия действительности, где царит капитал, и в то же время объект гневного порицания за свою душевную дряблость. Отдавая дань исследованию «диалектики души», Куприн стремится проникнуть в сферу подсознания своего героя с целью проследить истоки раздвоения его личности. Примечательна тщательно выписанная в «Молохе» сцена, когда инженер Бобров в полубреду мечется по заводской территории и в его раздвоившемся сознании вспыхивает и гаснет подавляемое рассудком стихийное стремление взорвать заводские котлы, приобщая его тем самым к стихийному бунту рабочих.
Таким образом, выступив с «злободневным» социальным произведением с большим налетом публицистичности, столь характерной для литературы 90-х гг., молодой писатель продолжил развитие социально-психологической линии русского реализма.
На протяжении всего своего творчества Куприн-художник тяготел к раскрытию ценности естественных чувств человека, не искаженных современным обществом, и любви как вечного светлого начала, которое способно возвысить душу любящего. В раннем творчестве это наиболее ярко проявилось в повести «Олеся» (1898).
Герой повести, начинающий писатель («уж успел тиснуть в одной маленькой газетке рассказ с двумя убийствами и одним самоубийством» - 2, 311), на полгода отправляется в лесную глушь, надеясь обогатить свой жизненный опыт: «Полесье… глушь… лоно природы… простые нравы… первобытные натуры <…> совсем незнакомый мне народ, со странными обычаями, своеобразным языком… и уж, наверно, какое множество поэтических легенд, преданий и песен!» (2, 311). Все это составило живой и красочный фон, на котором развертывается поэтическая история любви. И если в «Молохе» в центре произведения оказался человек, изуродованный социальными обстоятельствами, то в «Олесе» автор сосредоточил свое внимание на «чистом золоте» человеческого естества, чудом сохранившегося в царстве капитализма.
В повести создана романтическая ситуация: прошлое и будущее героини покрыто тенью неизвестности, а в настоящем она живет странной внеобщественной жизнью лесной дикарки. Чувство любви зарождается в лирических весенних пейзажах, с которыми связана неопределенная «сладкая и нежная» грусть в душе героя, а затем развивается неспешно, проходя поочередно все назначенные природой этапы: «тревожный, предшествующий любви период, полный смутных, томительно грустных ощущений» (2, 352); первое объяснение - «несколько молчаливых секунд <…> чистого, полного всепоглощающего восторга» (2, 355); и, наконец, как триумф - «волшебная, чарующая сказка» (2, 359) лунной ночи, уже омраченная смутным предчувствием близкой беды. То повесть о любви как гимне здоровому началу в человеческой натуре, которое писатель неизменно будет противопоставлять отныне всему больному и античеловеческому, составляющему реальность буржуазного мира.
Сама же реальность воплощена в повести не столько в дико-жестоких нравах полесовщиков и в их религиозном фанатизме, погубившем Олесю, сколько во внутренней несостоятельности героя-рассказчика. Это все та же разновидность русского «лишнего человека», с его «ленивым сердцем» и безволием.
Олеся - романтическая мечта, воплощение купринского жизнелюбия, которое он только и смог противопоставить гнетущей социальной действительности. В этом смысле «Молох» и «Олеся» - произведения, связанные авторским мироощущением в одно целое. Это две стороны единой художественной задачи писателя - воссоздать не только голую правду, но и мечту, - задачи, которая определила его концепцию мира и человека.
Из книги 100 великих россиян автора Рыжов Константин Владиславович Из книги История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год [В авторской редакции] автора Петелин Виктор Васильевич Из книги 100 великих героев автора Шишов Алексей ВасильевичАЛЕКСАНДР ВЕЛИКИЙ (АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ) (356-323 до н.э.) Царь Македонии с 336 года, известнейший полководец всех времен и народов, силой оружия создавший крупнейшую монархию Древнего мира. Если и есть в мировой истории наипервейший военный вождь, человек, чей короткий
Из книги История города Рима в Средние века автора Грегоровиус Фердинанд1. Александр ii. - Кадал вступает в Италию. - Бенцо приезжает в Рим послом регентши. - Совещания в цирке и на Капитолии. - Кадал овладевает Леониной. - Он отступает к Тускулу. - Готфрид Тосканский объявляет перемирие. - Переворот в Германии. - Александр II провозглашается
Из книги Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты автора Барков Борис МихайловичНИКОЛАЙ II. Распутин, Толстой, Куприн, Столыпин и военно-воздушный флот России Николай II говорил:- Нынешний порядок терпим быть не может. Но его изменение чревато великими потрясениями.* * *Узнав о расстреле демонстрации 9 января, Николай II сказал:- У меня более чем
Из книги Императоры Византии автора Дашков Сергей БорисовичАлександр (? - 913, автократор с 912)После смерти Льва Философа на престоле ромейской державы остались его малолетний сын Константин VII и брат Александр. У последнего, по словам Продолжателя Феофана, «и раньше только и было дела, что, пользуясь небрежением брата Льва, жить в
Из книги Литература конца XIX – начала XX века автора Пруцков Н ИАлександр Куприн 1 Литературная биография Александра Ивановича Куприна (1870–1938) фактически началась в 1889 г., когда стараниями старого поэта Л. И. Пальмина в «Русском сатирическом листке» был опубликован рассказ юного автора «Последний дебют». Однако публикация эта
автораА. Куприн Люди-птицы Да, это новая, совсем новая, странная порода людей, появившаяся на свет божий почти вчера, почти на наших глазах. Мы, современники, перевалившие через четвертый десяток лет, были свидетелями многих чудес. При нас засияло на улицах электричество,
Из книги Пилоты Его Величества автора Грибанов Станислав Викентьевич Из книги 5-ый пункт, или Коктейль «Россия» автора Безелянский Юрий НиколаевичЧехов, Бунин, Куприн Ну вот наконец добрались и до автора ^Вишневого сада». Пролетает «Чайка». Ворчит «Дядя Ваня». Мечутся «Три сестры» - все в Москву им хочется, в Москву! А что Москва? Это только часть России. Везде «Скверная история», куда ни глянь, людское расслоение -
Из книги Санкт-Петербург. Автобиография автора Королев Кирилл МихайловичРок-клуб и кафе «Сайгон», 1980-е годы Александр Башлачев, Александр Житинский, Леонид Сивоедов, Сергей Коровин Можно до хрипоты спорить о том, насколько явление, которое принято называть «русским роком», в музыкальном отношении соответствует настоящему, классическому
Из книги Великие исторические личности. 100 историй о правителях-реформаторах, изобретателях и бунтарях автора Мудрова Анна ЮрьевнаАлександр II 1818–1881Вошел в русскую историю как Освободитель в связи с отменой крепостного права и проведения широкомасштабных реформ.17 апреля 1818 года в 11 часов утра в семье великого князя Николая Павловича и великой княгини Александры Федоровны родился сын. Родился и уже
Из книги Тайны серебряного века автора Терещенко Анатолий СтепановичКуприн - операция по выводу Александр Иванович Куприн (1870–1938) - русский писатель, отечественный Джек Лондон - исследователь социального дна, бурная судьба которого почти на два десятилетия была связана с Парижем. В конце жизни по заданию советского руководства с
автора Любош СеменАлександр II
Из книги Последние Романовы автора Любош СеменАлександр III
Из книги Сто рассказов о Крыме автора Криштоф Елена ГеоргиевнаКуприн в Балаклаве Утро в балаклавской гостинице «Гранд-Отель» началось с прихода Тимофея, полового. Тимофей потребовал пачпорт бродяги, которого барыня вчера ночью привела к себе в номер с бульвара.- Хорошо, - сказала барыня, - приди после…Барыня была такая
Наиболее традиционным в литературе "знаниевцев" было, может быть, творчество Александра Ивановича Куприна (1870–1937), хотя писатель в самых ранних своих вещах испытал явное влияние упадочных мотивов модернистов. Куприну, творчество которого формировалось в годы революционного подъема, была особенно близка тема "прозрения" простого русского человека, жадно ищущего правду жизни. Разработке этой темы и посвятил в основном свое творчество писатель. Его искусству, как говорил К. Чуковский, была присуща особая зоркость "видения мира", "конкретность" этого видения, постоянное стремление к познанию. "Познавательный" пафос купринского творчества сочетался со страстной личной заинтересованностью в победе добра над всяческим злом. Поэтому большинству его произведений "присуща бурная динамика, драматичность, взволнованность" .
Биография А. И. Куприна похожа на "роман приключений". По обилию встреч с людьми, жизненных наблюдений она напоминала биографию Горького. Куприн много странствовал по России, выполняя самую разнообразную работ)": был фельетонистом, грузчиком, пел в церковном хоре, играл на сцене, работал землемером, служил на заводе русско-бельгийского общества, изучал врачебное дело, рыбачил в Балаклаве.
В 1873 г. после смерти мужа мать Куприна, происходившая из семьи обедневших татарских князей, оказалась без всяких средств и переехала из Пензенской губернии в Москву. Детство свое Куприн провел с ней в Московском Вдовьем доме на Кудринской, затем был определен в сиротский пансион и кадетский корпус. В этих казенных заведениях, как вспоминал впоследствии Куприн, царила атмосфера насильственного почтения к старшим, безличности и безгласия. Режим кадетского корпуса, в котором Куприн провел 12 лет, на всю жизнь оставил след в его душе. Здесь зародилась в нем чуткость к человеческому страданию, ненависть ко всякому насилию над человеком. Умонастроение Куприна того времени выразилось в его во многом ученических стихотворениях 1884–1887 гг. Куприн переводит из Гейне и Беранже, пишет стихи в духе гражданской лирики А. Толстого, Некрасова, Надсона. В 1889 г., уже будучи юнкером, он публикует свое первое прозаическое произведение – рассказ "Последний дебют". 1
На раннем этапе творческого развития Куприн испытал сильное влияние Достоевского, проявившееся в рассказах "Впотьмах", "Лунной ночью", "Безумие", "Каприз дивы" и в других, вошедших позднее в книгу "Миниатюры" (1897). Он пишет о "роковых мгновениях", роли случая в жизни человека, анализирует психологию страстей. На творчестве Куприна тех лет сказалось влияние натуралистической концепции человеческой природы, в которой биологическое начало преобладает над социальным. В некоторых рассказах этого цикла он писал, что человеческая воля беспомощна перед стихийной случайностью жизни, что разум не может познать таинственные законы, которые управляют человеческими поступками ("Счастливая карга", "Лунной ночью").
Решающую роль в преодолении литературных штампов, идущих от интерпретаторов Достоевского – декадентов 1890-х годов, сыграла работа Куприна в периодической печати и его непосредственное знакомство с реальной русской жизнью того времени. С начала 1890-х годов он активно сотрудничает в провинциальных русских газетах и журналах – в Киеве, Волыни, Житомире, Одессе, Ростове, Самаре, пишет фельетоны, репортажи, передовые статьи, стихи, очерки, рассказы, испытывает себя почти во всех жанрах журналистики. Но чаще и охотнее всего Куприн пишет очерки. А они потребовали знания фактов жизни. Очерковая работа помогла писателю преодолеть воздействие неорганичных для его миропонимания литературных традиций, она стала этапом в развитии его реализма. Куприн писал о производственных процессах, о труде металлургов, шахтеров, ремесленников, жестокой эксплуатации рабочих на заводах и шахтах, об иностранных акционерных кампаниях, заполонивших русский Донецкий бассейн, и т.д. Многие мотивы этих очерков отразятся в его повести "Молох".
Особенность очерка Куприна 1890-х годов, который по форме своей представляет обычно беседу автора с читателем, было наличие широких обобщений, четкость сюжетных линий, простое и одновременно детализированное изображение производственных процессов. В очерках он продолжат традиции русской демократической очерковой литературы предшествующих десятилетий. Наибольшее влияние на Куприна-очеркиста оказал Г. Успенский.
Работа журналиста, заставившая Куприна обратиться к насущным проблемам времени, способствовала формированию у писателя демократических взглядов, выработке творческого стиля. В те же годы Куприн публикует серию рассказов о людях, отверженных обществом, но хранящих высокие нравственные и духовные идеалы ("Просительница", "Картина", "Блаженный" и др.). Идеи и образы этих рассказов были традиционными для русской демократической литературы.
Творческие искания Куприна этого времени завершились повестью "Молох" (1896). Куприн показывает все более и более обостряющиеся противоречия между капиталом и подневольным трудом. В отличие от многих современников, он сумел уловить социальные особенности новейших форм капиталистического развития в России. Гневный протест против чудовищного насилия над человеком, на чем основан в мире "Молоха" промышленный расцвет, сатирический показ новых хозяев жизни, разоблачение беззастенчивого хищничества в стране чужеземного капитала – все это сообщало повести большую общественную остроту. Повесть Куприна ставила под сомнение теории буржуазного прогресса, проповедуемые в то время социологами.
Повесть названа "Молох" – именем идола аммонитян, небольшого семитического племени древности, которое не оставило в истории ничего, кроме имени кровожадного идола, в раскаленную пасть которого бросали приносимых в жертву людей. Для Куприна Молох – это и завод, где гибнут человеческие жизни, и хозяин его – Квашнин, но прежде всего – это символ капитала, формирующего психику Квашнина, уродующего нравственные отношения в семье Зиненко, морально растлившего Свежевского, искалечившего личность Боброва. Куприн осуждает мир Молоха – собственничество, мораль, цивилизацию, основанную на рабском труде большинства, по осуждает с позиций естественных требований человеческой натуры.
Повесть была важным этапом в творческом развитии Куприна. От очерков и рассказов он впервые обратился к большой литературной форме. Но и здесь писатель еще не отошел от привычных приемов композиции художественного произведения. В центре повести – история жизни инженера Андрея Боброва, типичного интеллигента демократической литературы тех лет. Бобров не принимает мира Квашнина, пытается бороться с социальной и моральной несправедливостью. Но протест его гаснет, ибо не имеет никакой общественной опоры. Куприн тщательно рисует внутренний мир, душевные переживания героя; все события в повести даны через его восприятие. По Бобров показан лишь как жертва общественного строя. Эта "жертвенность" обозначена Куприным уже в начале повести. Для активного протеста Бобров нравственно слаб, сломлен "ужасом жизни". Он хочет быть полезным обществу, но сознает, что и его труд только средство обогащения Квашниных, сочувствует рабочим, а действовать не умеет и не решается. Человек с обостренно чуткой совестью, близкий героям Гаршина и некоторым героям Чехова, чуткий к чужой боли, неправде, угнетению, он терпит поражение еще до начала борьбы.
Куприн рассказывает о жизни и протесте рабочих против Молоха, о первых проблесках их социального самосознания. Рабочие восстают, но Квашнин торжествует. Бобров хочет быть с рабочими, но понимает беспочвенность своего участия в социальной борьбе: он между борющимися лагерями. Рабочее движение предстает в повести лишь фоном психологических метаний героя.
Демократическая позиция Куприна продиктовала ему основную идею повести, определила ее критический пафос, но идеалы, на которых была основана критика Куприна и которые противопоставлены антигуманным идеалам мира Квашнина, – утопичны.
На каких же положительных идеалах основывалась купринская социальная критика? Кто его положительные герои? В поисках нравственных и духовных идеалов жизни, которые писатель противопоставлял уродству современных человеческих отношений, Куприн обращается к "естественной жизни" отщепенцев этого мира – бродяг, нищих, артистов, голодающих непризнанных художников, детей неимущего городского населения. Это мир людей безымянных, которые, как писал В. Боровский в статье о Куприне, образуют массу общества и на которых особенно рельефно сказывается вся бессмысленность их существования. Среди этих людей Куприн и пытался найти своих положительных героев ("Лидочка", "Локон", "Детский сад", "Allez!", "Чудесный доктор", "В цирке", "Белый пудель" и др.). Но они жертвы общества, а не борцы. Излюбленными героями писателя стали также обитатели глухих углов России, вольные бродяги, люди, близкие природе, сохранившие вдали от общества душевное здоровье, свежесть и чистоту чувства, нравственную свободу. Так Куприн пришел к своему идеалу "естественного человека", свободного от влияния буржуазной цивилизации. Противопоставление буржуазно-мещанского мира жизни природы становится одной из главных тем его творчества. Она воплотится в самых различных вариантах, но внутренний смысл основного конфликта останется всегда одним и тем же – столкновением естественной красоты с безобразием современного мира.
В 1898 г. Куприн пишет на эту тему повесть "Олеся". Схема повести литературно-традиционна: интеллигент, человек обыкновенный, безвольный, робкий, в глухом углу Полесья встречается с девушкой, выросшей вне общества и цивилизации. Куприн наделяет ее ярким характером. Олеся отличается непосредственностью, цельностью, душевным богатством. Схема сюжета тоже традиционна: встреча, зарождение и драма "неравной" любви. Поэтизируя жизнь, не ограниченную современными социальными и культурными рамками, Куприн стремился показать явные преимущества "естественного человека", в котором он видел духовные качества, утраченные в цивилизованном обществе. Смысл повести состоит в утверждении высокой "естественной" нормы человека. Образ "естественного человека" пройдет через творчество Куприна от произведений 1900-х годов до последних повестей и рассказов эмигрантского периода.
Но Куприн-реалист довольно ясно осознавал абстрактность своего идеала человека; недаром в столкновении с реальным миром, с "противоестественными" законами действительности "естественный" герой всегда терпел поражение: или отказывался от борьбы, или становился изгоем общества.
С тягой ко всему не извращенному буржуазной цивилизацией связано у Куприна и любовное отношение к родной природе. Природа живет у Куприна полной, самостоятельной жизнью, свежесть и красота которой опять-таки противопоставляются неестественным нормам человеческого общежития. Куприн как художник-пейзажист во многом усвоил традиции пейзажной живописи Тургенева.
Расцвет творчества Куприна приходится на годы первой российской революции. В эго время он становится широко известен русской читающей публике. В 1901 г. Куприн приезжает в Петербург, сближается с писателями "Среды". Его рассказы хвалят Толстой и Чехов. В 1902 г. Горький вводит его в круг "Знания", а в 1903 г. в этом издательстве выходит первый том его рассказов.
В эти годы Куприн живет в атмосфере напряженной общественно-политической жизни. Под влиянием революционных событий меняется содержание его социальной критики: она становится все более конкретной. Приобретает новое звучание и тема "естественного человека". Герой "Ночной смены" (1899) солдат Меркулов, любящий землю, природу, поле, родную песню, уже не условно-литературный тип, но вполне реальный образ человека из народной среды. Куприн наделяет его глазами "удивительно нежного и чистого цвета". Меркулов изнурен унижающей человека казарменной службой, армейской муштрой. Но он не смиряется со своим положением, его реакция на окружающее приобретает форму социального протеста. "Естественный человек" Куприна проходит в предреволюционную эпоху своеобразный путь социальной конкретизации. От образов "Ночной смены" тянутся нити к образам героев Куприна 1900-х годов, прозревающих социальную несправедливость жизни.
Изменения в проблематике повлекли за собой новые жанровые и стилевые особенности купринской новеллы. В его творчестве возникает тип новеллы, которую в критике принято называть "проблемной новеллой" и связывать с традициями позднего чеховского рассказа. Такая новелла строится на идеологическом споре, столкновении идей. Идеологический конфликт организует композиционную и образную систему произведения. Столкновение старых и новых истин, обретенных в процессе этических или философских исканий, может происходить и в сознании одного героя. В творчестве Куприна появляется герой, находящий в споре с самим собой свою "правду" жизни. Большое влияние на новеллу Куприна этого типа оказали толстовские приемы анализа внутренней жизни человека ("Болото" и др.). Устанавливается творческая близость Куприна к чеховским приемам письма. В 1900-е годы он входит в сферу "чеховских тем". Герои Куприна, как и герои Чехова, обыкновенные средние люди, которые образуют "массу общества". В творчестве Чехова Куприн видел очень близкое себе – демократизм, уважение к человеку, неприятие жизненной пошлости, чуткость к человеческому страданию. Чехов особенно привлекал Куприна чуткостью к социальным вопросам современности, тем, что "он волновался, мучился и болел всем тем, чем болели русские лучшие люди", как писал он в 1904 г. в статье "Памяти Чехова". Куприну была близка чеховская тема прекрасного будущего человечества, идеал гармонической человеческой личности.
В 1900-е годы Куприн испытал воздействие идей, тем, образов и горьковского творчества. Протестуя против общественной инертности и духовной нищеты мещанства, он противопоставляет миру собственников, их психологии свободу мысли и чувства людей, этим обществом отвергнутых. Горьковские образы босяков оказали прямое влияние на некоторые образы Куприна. Но поняты они были Куприным очень своеобразно, в характерном для него ключе. Если для Горького романтизированные образы босяков отнюдь не были носителями будущего, той силой, которая переустроит мир, то Куприну даже в 1900-е годы босяцкая вольница представлялась революционной силой общества.
Абстрактность социального мышления Куприна, опирающегося на общедемократические идеалы, сказывалась и в его произведениях на "философские" темы. Критика не раз отмечала субъективизм и социальный скепсис рассказа Куприна "Вечерний гость", написанного в 1904 г., в преддверии революции. В нем писатель говорил о бессилии одинокого человека, затерянного в окружающем мире.
Однако не эти мотивы определяют основной пафос творчества Куприна. Писатель пишет лучшее свое произведение – повесть "Поединок" с посвящением М. Горькому. О замысле повести Куприн сообщил Горькому в 1902 г. Горький одобрил и поддержал его. Выход "Поединка" вызвал огромный общественно-политический резонанс. Во время русско-японской войны, в обстановке революционного брожения в армии и на флоте, повесть приобретала особую актуальность и играла немаловажную роль в формировании оппозиционных настроений русского демократического офицерства. Недаром реакционная печать сразу выступила с критикой "крамольного" произведения писателя. Куприн расшатывал один из главных устоев самодержавной государственности – военную касту, в чертах разложения и нравственного упадка которой он показал признаки разложения всего социального строя. Горький назвал "Поединок" прекрасной повестью . Куприн, писал он, оказал офицерству большую услугу, помог честным офицерам "познать самих себя, свое положение в жизни, всю его ненормальность и трагизм".
Проблематика "Поединка" выходит далеко за пределы проблематики традиционной военной повести. Куприн говорил о причинах общественного неравенства людей, о возможных путях освобождения человека от духовного гнета, о взаимоотношениях личности и общества, об отношениях интеллигенции и народа, о растущем социальном самосознании русского человека. В "Поединке" нашли яркое выражение прогрессивные стороны творчества Куприна. Но одновременно в повести наметились "зародыши" тех "заблуждений" писателя, которые особенно проявились в его позднейших произведениях.
Основа сюжета "Поединка" – судьба честного русского офицера, которого условия армейской казарменной жизни заставили ощутить всю неправомерность социальных отношений людей. И вновь Куприн говорит не о выдающихся личностях, не о героях, а о русских офицерах и солдатах рядового армейского гарнизона. Умственные, духовные, житейские устремления офицеров мелки и ограниченны. Если в начале повести Куприн писал о светлых исключениях в этом мирке – о мечтателях и идеалистах, то в жизни без идеалов, ограниченной рамками кастовых условностей и карьерных устремлений, начинают опускаться и они. Ощущение духовного падения возникает и у Шурочки Николаевой, и у Ромашова. Оба стремятся найти выход, оба внутренне протестуют против нравственного гнета среды, хотя основы их протеста различны, если не противоположны. Сопоставление этих образов крайне характерно для Куприна. Они будто символизируют два типа отношения к жизни, два типа миропонимания. Шурочка – своеобразный двойник Нины Зиненко из "Молоха", убившей в себе чистое чувство, высокую любовь ради выгодной жизненной сделки. Полковая атмосфера томит ее, она рвется "к простору, свету". "Мне нужно общество, большое, настоящее общество, свет, музыка, поклонение, тонкая лесть, умные собеседники", – говорит она. Такая жизнь представляется ей свободной и прекрасной. Для Ромашова и других офицеров армейского гарнизона она как бы олицетворяла протест против мещанского благополучия и застоя. Но, как оказывается, стремится-то она, в сущности, к типично мещанскому идеалу жизни. Связывая свои стремления с карьерой мужа, она говорит: "... Клянусь – я ему сделаю блестящую карьеру. Я знаю языки, я сумею себя держать в каком угодно обществе, во мне есть – я не знаю, как это выразить, – есть такая гибкость души, что я всюду найдусь, ко всему сумею приспособиться..." Шурочка "приспособляется" и в любви. Она готова пожертвовать ради своих стремлений и своим чувством, и любовью Ромашова, более того – его жизнью.
Образ Шурочки вызывает у читателя двойственное отношение, что объясняется двойственным отношением и самого автора к героине. Образ ее рисуется светлыми красками, но в то же время для Куприна явно неприемлемы ее расчетливость и эгоизм в любви. Ему ближе безрассудное благородство Ромашова, его благородное безволие, чем эгоистическая воля Шурочки. Она преступила во имя эгоистического идеала грань, которая отделила ее от бескорыстных и жертвующих во имя любви жизнью и благополучием подлинных купринских героинь, нравственную чистоту которых он всегда противопоставлял узости расчетливого мещанского чувства. Образ этот будет в последующих произведениях Куприна варьироваться с акцентом на разных сторонах характера.
Образ Ромашова являет собой купринского "естественного человека", но поставленного в конкретные условия социальной жизни. Как и Бобров, это слабый герой, но уже способный в процессе "прозрения" к сопротивлению. Однако его бунтарство трагически обречено, в столкновении с расчетливой волей других людей предопределена и его гибель.
Протест Ромашова против среды основывается совсем на иных, чем у Шурочки, стремлениях и идеалах. Он вступил в жизнь с ощущением несправедливости к нему судьбы: мечтал о блестящей карьере, в мечтах видел себя героем, но реальная жизнь разрушала эти иллюзии. В критике не раз указывалось на близость Ромашова, ищущего идеал жизни, героям Чехова, героям "чеховского склада". Это так. Но, в отличие от Чехова, Куприн ставит своего героя перед необходимостью немедленного действия, активного проявления своего отношения к окружающему. Ромашов, видя, как рушатся его романтические представления о жизни, ощущает и собственное падение: "Я падаю, падаю... Что за жизнь! Что-то тесное, серое и грязное... Мы все... все позабыли, что есть другая жизнь. Где-то, я знаю где, живут совсем, совсем другие люди, и жизнь у них такая полная, такая радостная, такая настоящая. Где-то люди борются, страдают, любят широко и сильно... как мы живем! Как мы живем!" В результате этого прозрения мучительно ломаются наивные нравственные идеалы его. Он приходит к выводу о необходимости сопротивления среде. В этой ситуации сказывается уже новый взгляд Куприна на отношения героя к среде. Если положительный герой его ранних рассказов лишен активности, а "естественный человек" всегда терпел поражение в столкновении со средой, то в "Поединке" показано растущее активное сопротивление человека социальной и нравственной бесчеловечности среды.
Надвигающаяся революция вызывала у русского человека пробуждение общественного сознания. Эти процессы "распрямления" личности, перестройки социальной психологии человека демократической среды объективно отразились в произведении Куприна. Характерно, что духовный перелом Ромашова наступает после встречи его с солдатом Хлебниковым. Доведенный до отчаяния издевательствами со стороны фельдфебеля и офицеров, Хлебников готов на самоубийство, в котором он видит единственный выход из мученической жизни. Ромашов потрясен силой его страданий. Увидев в солдате человека, он начинает думать не только о собственной, но и о народной судьбе. В солдатах он усматривает те высокие нравственные качества, которые утрачены в среде офицерской. Ромашов как бы с их точки зрения начинает оценивать окружающее. Меняются и характеристики народной массы. Если в "Молохе" Куприн рисует людей из народа как некий "суммарный" фон, сумму единиц, то в "Поединке" характеры солдат четко дифференцированы, раскрывают различные грани народного сознания.
Но какова же положительная основа критицизма Куприна; какие положительные идеалы утверждает теперь Куприн; в чем ему видятся причины возникновения общественных противоречий и пути их разрешения? Анализируя повесть, ответить на этот вопрос однозначно невозможно, ибо однозначного ответа нет и для самого писателя. Отношение Ромашова к солдату, угнетенному человеку, явно противоречиво. Он говорит о человечности, справедливой жизни, но гуманизм его абстрактен. Призыв к состраданию в годы революции выглядел наивно. Повесть заканчивается гибелью Ромашова на поединке, хотя, как рассказывал Куприн Горькому, вначале он хотел написать и другое произведение о Ромашове: вывести героя после поединка и отставки на широкие просторы русской жизни. По задуманная повесть ("Нищие") не была написана.
В показе сложной духовной жизни героя Куприн явно опирался на традиции психологического анализа Л. Толстого. Как и у Толстого, коллизия прозрения героя давала возможность присоединить к авторскому обличительному голосу и протестующий голос героя, увидевшего "нереальность", несправедливость, тупую жестокость жизни. Вслед за Толстым Куприн часто для психологического раскрытия характера дает монолог героя, словно непосредственно вводя читателя во внутренний мир Ромашова.
В "Поединке" писатель использует излюбленный им композиционный прием подстановки к герою резонера, который, являясь своеобразным вторым "я" автора, корректирует героя, содействует раскрытию его внутреннего мира. В беседах, спорах с ним герой высказывает свои сокровенные мысли и думы. В "Молохе" резонерствующим героем является доктор Гольдберг, в повести "Поединок" – Василий Нилович Назанский. Очевидно, что в эпоху растущей революционной "непокорности" масс сам Куприн осознавал несостоятельность призыва к покорности, непротивлению и терпению. Понимая ограниченность такого пассивного человеколюбия, он попытался противопоставить ему такие принципы общественной морали, на которых, по его мнению, можно было бы основать подлинно гармонические отношения людей. Носителем идей такой социальной этики выступает в повести Назанский. В критике этот образ всегда оценивался неоднозначно, что объясняется его внутренней противоречивостью. Назанский настроен радикально, в его критических речах, романтических предчувствиях "светозарной жизни" слышится голос самого автора. Он ненавидит жизнь военной касты, провидит грядущие социальные потрясения. "Да, настанет время, – говорит Назанский, – и оно уже у ворот... Если рабство длилось века, то распадение его будет ужасно. Чем громаднее было насилие, тем кровавее будет расправа..." Он чувствует, что "...где-то вдали от наших грязных, вонючих стоянок совершается огромная, новая светозарная жизнь. Появились новые, смелые, гордые люди, зарождаются в умах пламенные свободные мысли". Не без его влияния происходит кризис в сознании Ромашова.
Назанский ценит живую жизнь, ее непосредственность и красоту: "Ах, как она прекрасна. Сколько радости дает нам одно только зрение! А еще есть музыка, запах цветов, сладкая женская любовь! И есть безмернейшее наслаждение – золотое солнце жизни – человеческая мысль!" Это мысли самого Куприна, для которого высокая чистая любовь – праздник в жизни человека, едва ли не единственная ценность в мире, его возвышающая. Это тема, заданная в речах Назанского, в полную силу зазвучит позже в творчестве писателя ("Суламифь", "Гранатовый браслет" и др.).
Поэтическая программа Назанского заключала в себе глубочайшие противоречия. Его искания развивались в конечном счете к идеалам анархо-индивидуалистическим, к чистому эстетизму. Исходным пунктом его программы было требование освобождения личности. Но это требование свободы индивидуума. Только такая "свободная личность" может, по мнению Назанского, бороться за социальное освобождение. Совершенствование человеческой индивидуальности, последующее ее "освобождение", а на этой основе уже социальные преобразования – таковы для Назанского этапы развития человеческого общества. На крайнем индивидуализме основывается и его этика. Он говорит об обществе будущего как содружестве свободных эгоистов и приходит закономерно к отрицанию всяких гражданских обязательств личности, погружая ее в сферу интимных переживаний и сопереживаний. Назанский в известной мере выражал и этическую концепцию самого автора, к которой вела Куприна логика восприятия революции 1905–1907 гг. с позиций общедемократической "беспартийности". Но, несмотря на это, повесть сыграла революционизирующую роль в обществе.
Веяния революции отразились и на других произведениях писателя, написанных в ту пору. В рассказе "Штабс-капитан Рыбников" передается драматическая атмосфера конца русско-японской войны. Куприн, как и Вересаев, пишет о позоре поражения, разложении армейских верхов. Ростом чувства человеческого достоинства, ощущением нравственного оздоровления жизни, которое принесла революция, пронизан рассказ "Обида". Тогда же был написан рассказ "Гамбринус" (1907) – одно из лучших художественных произведений писателя. Действие рассказа охватывает время от русско-японской войны до реакции после поражения революции 1905–1907 гг. Герой рассказа скрипач еврей Сашка становится жертвой погромщиков-черносотенцев. Искалеченный человек, с изуродованной рукой, которая не может уже держать смычок, возвращается в кабачок, чтобы играть своим друзьям-рыбакам на жалкой дудке. Пафос рассказа – в утверждении ничем не истребимой тяги человека к искусству, которое, как и любовь, в представлении Куприна есть форма воплощения вечной красоты жизни. Таким образом, вновь социальная проблема и в этом рассказе переведена Куприным в плоскость этических и эстетических проблем. Резко критикуя искалечивший человека строй, социальное и нравственное черносотенство, Куприн вдруг смещает акцент с социальной критики на утверждение вечности искусства, преодолевающего все временное и преходящее: "Ничего! Человека можно искалечить, но искусство все перетерпит и все победит". Этими авторскими словами и заканчивается рассказ.
В 1900-е годы стиль Куприна меняется. Психологизм и характерная для него "бытопись" сочетаются с прямым авторски-эмоциональным выражением идеи. Это характерно для "Поединка" и многих рассказов того времени. Монологи Назанского повышенно эмоциональны, насыщены тропами, ритмизированы. В ткань эпического повествования врывается высокий лиризм, ораторская патетика ("Поединок", "Гамбринус" и др.). Образы подчас гиперболизируются, образная система произведения строится на резких психологических контрастах. Так же как Вересаев, Куприн в это время тяготеет к аллегории, легенде ("Счастье", "Легенда"), В этом сказались общие тенденции развития русской реалистической прозы в 1900-е годы.
В эпоху реакции обнаруживаются колебания Куприна между прогрессивно-демократическими взглядами и анархоиндивидуалистическими настроениями. Из горьковского "Знания" писатель уходит в издательство "Шиповник", печатается в арцыбашевских сборниках "Земля", подпадает под влияние упадочнических настроений, которые были так характерны для определенных кругов русской интеллигенции в эпоху реакции. Социальный скепсис, ощущение бесперспективности общественных устремлений становятся пафосом ряда его произведений тех лет. Горький в статье "Разрушение личности" (1909) писал о рассказе Куприна "Морская болезнь" с болью и огорчением, сожалея, что рассказ объективно оказался в потоке той литературы, которая поставила под сомнение высокие человеческие чувства. Временные неудачи революции абсолютизируются писателем. Скептически оценивая ближайшие перспективы социального развития, Куприн утверждает в качестве подлинных ценностей жизни лишь высокие человеческие переживания. Как и прежде, любовь видится Куприну единственной непреходящей ценностью. "Были царства и цари, – но от них не осталось и следа... Были длинные, беспощадные войны... Но время стерло даже самую память о них. Любовь же бедной девушки из виноградника и великого царя никогда не пройдет и не забудется", – так пишет он в 1908 г. в повести "Суламифь", созданной по мотивам библейской "Песни песней". Это романтическая поэма о самоотверженности и благородстве любви, торжествующей в мире лжи, лицемерия и порока, любви, которая сильнее смерти.
В эти годы усиливается интерес писателя к миру древних легенд, истории, античности. В его творчестве возникает оригинальный сплав прозы жизни и поэзии, реального и легендарного, действительного и романтики чувства. Куприн тяготеет к экзотике, разрабатывает фантастические сюжеты. Он возвращается к темам своей ранней новеллистики. Вновь звучат в его произведениях мотивы неодолимой власти случая, снова писатель предается размышлениям о глубокой отчужденности людей друг от друга.
О кризисе реализма писателя свидетельствовала неудача его в крупной повествовательной форме. В 1909 г. в арцыбашевской "Земле" появилась первая часть большой повести Куприна "Яма" (вторая часть вышла в 1915 г.). В повести сказалось явное нисхождение купринского реализма к натурализму. Произведение состоит из сцен, портретов, деталей, характеризующих жизнь обитательниц публичного дома. И все это вне общей логики развития характеров. Частные конфликты не сведены к общему конфликту. Повесть отчетливо распадается на описания отдельных подробностей быта. Произведение построено по характерной для Куприна схеме, здесь еще более упрощенной: смысл и красота – в жизни природы, зло – в цивилизации. Куприн как бы олицетворяет в своих героинях правду "естественного" бытия, но правду поруганную и извращенную мещанским миропорядком. В описании их жизни Куприн теряет ощущение жизненных противоречий конкретной русской действительности того времени. Абстрактность мысли автора ограничила критическую силу повести, направленной против социального зла.
И снова возникает вопрос о ценностях, которые утверждает Куприн в этот период в своем творчестве. Подчас писатель растерян, исполнен скепсиса, но он свято чтит человечность, говорит о высоком назначении человека в мире, о силе его духа и чувства, о животворящих силах жизни природы, частицей которой является человек. Причем живые начала жизни связываются писателем с народной средой.
В 1907 г. Куприн пишет – под очевидным влиянием Л. Толстого – рассказ "Изумруд" о жестокости и лицемерии законов человеческого мира. В 1911 г. создает рассказ "Гранатовый браслет". Это – "один из самых благоуханных" рассказов о любви, как сказал о нем К. Паустовский. Пошлости мира художник противопоставляет жертвенную, бескорыстную, благоговейную любовь. Прикоснуться к тайне ее маленький чиновник Желтков не может позволить и не позволяет никому. Как только ее касается дыхание пошлости – герой кончает с собой. Для Куприна любовь – единственная ценность, единственное средство нравственного преображения мира. В мечте о любви Желтков находит спасение от пошлости реальной жизни. В иллюзорном, воображаемом мире спасаются и герои рассказов "Путешественники", "Святая ложь" (1914).
Однако в ряде рассказов, написанных в те же годы, Куприн попытался указать и на реальные приметы высоких духовных и нравственных ценностей в самой действительности. В 1907–1911 гг. он пишет цикл очерков "Листригоны" о крымских рыбаках, о цельности их натур, воспитанных трудом и близостью к природе. Но и этим образам присуща некая абстрактная идеализация (балаклавские рыбаки это и "листригоны" – рыбаки гомеровского эпоса). Куприн синтезирует в "листригонах" XX в. вечные черты "естественного человека", сына природы, искателя. Очерки интересны отношением писателя к ценностям жизни: в самой реальности Куприна привлекало высокое, смелое, сильное. В поисках этих начал он обращался к народной русской жизни. Произведения Куприна 1910-х годов отличаются предельной отточенностью, зрелостью художественного мастерства.
Идейные противоречия Куприна проявились во время Первой мировой войны. В его публицистических выступлениях зазвучали шовинистические мотивы. После Октября Куприн работает вместе с Горьким в издательстве "Всемирная литература", занимается переводами, участвует в работе литературно-художественных объединений. Но осенью 1919 г. эмигрирует – вначале в Финляндию, затем во Францию. С 1920 г. Куприн живет в Париже.
Произведения Куприна эмигрантского времени по содержанию и стилю резко отличаются от произведений дореволюционного периода. Основной их смысл – тоска по отвлеченному идеалу человеческого бытия, грустный взгляд в прошлое. Сознание оторванности от Родины превращается в трагическое чувство обреченности. Начинается новый этап увлеченности Куприна Л. Толстым, прежде всего его моральным учением. Сосредоточившись на этой теме, Куприн пишет сказки, легенды, фантастические повести, в которых причудливо сплетаются быль и небылицы, чудесное и бытовое. Вновь начинает звучать у него тема рока, власти случая над человеком, тема непознаваемых грозных сил, перед которыми человек бессилен. По-иному осознаются отношения человека и природы, но подчиняться ей, слиться с ней должен человек; лишь так может он, по мысли Куприна, сохранить "живую душу". Это уже новый поворот темы "естественного состояния".
Особенности творчества Куприна эмигрантского периода синтезированы в романе "Жанета" (1932–1933), произведении об одиночестве человека, потерявшего Родину и не нашедшего места в чужой стране. В нем рассказывается история трогательной привязанности старого одинокого профессора, оказавшегося в эмиграции, к маленькой парижской девочке – дочери уличной газетчицы. Профессор хочет помочь Жанете постичь бесконечную красоту мира, в добро которого он, несмотря на горькие превратности судьбы, не перестает верить. Роман кончается тем, что дружба старого профессора и "принцессы четырех улиц" – маленькой замарашки Жанеты – драматически обрывается: родители увозят девочку из Парижа, и профессор вновь остается в одиночестве, которое скрашивается лишь обществом его единственного друга – черного кота Пятницы. В этом романе Куприну удалось с художественной силой показать крах жизни человека, потерявшего Родину. Но философский подтекст романа в ином – в утверждении чистоты человеческой души, красоты ее, которые человек не должен терять ни при каких жизненных обстоятельствах, несмотря на невзгоды и разочарования. Так в "Жанете" трансформировалась идея "Гранатового браслета" и других произведений Куприна предоктябрьского десятилетия.
Характеризует этот период творчества писателя уход в личные переживания. Крупное произведение Куприна-эмигранта – мемуарный роман "Юнкера" (1928–1932), в котором он рассказывает о своей жизни в Московском Александровском училище. Это в основном история быта училища. Характер автобиографического героя дан вне духовного и интеллектуального развития. Социальные обстоятельства русской жизни из произведения исключены. Лишь изредка прорываются в романе критические нотки, возникают зарисовки бурсацкого режима царского военного воспитательного заведения.
В отличие от многих писателей-эмигрантов, Куприн не утратил веры в доброту человека. Он говорил об извечной мудрости жизни, торжестве добра, призывал восхищаться красотой природы, поняв которую, человек будет "гораздо более достоин благородного бессмертия, чем все изобретатели машин..."
Во всем, что писал в то время Куприн, всегда пробивалась одна и та же нота – тоска по родной стране. В конце жизни Куприн нашел в себе силы вернуться домой, в Россию.
- Цит. по: Куприн А. И. Собр. соч.: в 9 т. М., 1964. Т. 1. С. 29.
- См.: Горький М. Собр. соч.: в 30 т. Т. 28. С. 337.
