Образ лоренцо господин из сан франциско. Анализ эпизода из рассказа И.А

Традиционно считается, что Бунин в рассказе «Господин из Сан-Франциско» (1915) обличает буржуазное общество, говорит о мертвенности технократической цивилизации, исследует эту бездушную, механистическую жизнь. Литературоведы замечают массу символических деталей, которые Бунин выписывает с тщательностью Иеронима Босха и которые говорят о чудовищности жизни как смерти. Всё это так, и заслуга литературоведов, безусловно, велика.

Мне же всегда при чтении этого рассказа не давало покоя одно предложение. Помните, когда тело господина из Сан-Франциско отправили в гробу с острова Капри:

«Торговал только рынок на маленькой площади - рыбой и зеленью, и были на нём одни простые люди, среди которых, как всегда, без всякого дела, стоял Лоренцо, высокий старик-лодочник, беззаботный гуляка и красавец, знаменитый по всей Италии, не раз служивший моделью многим живописцам: он принёс и уже продал за бесценок двух пойманных им ночью омаров, шуршавших в переднике повара того самого отеля, где ночевала семья из Сан-Франциско, и теперь мог спокойно стоять хоть до вечера, с царственной повадкой поглядывая вокруг, рисуясь своими лохмотьями, глиняной трубкой и красным шерстяным беретом, спущенным на одно ухо».

Господину из Сан-Франциско было 58 лет, он был почти стариком. У Бунина он - это помнят все - не имеет имени. И вот в рассказе появляется ещё один старик, итальянец, появляется лишь в одном предложении, всего на один миг - но с именем! Что это? Случайность или закономерность? Может быть, Бунин чрезмерно увлёкся живописанием острова и его обитателей, или это художественный приём, позволяющий нам в полном объёме понять проблему, поставленную автором в этом произведении?

Наделённые именем

Кто ещё в рассказе Бунина наделён именем? Упоминается, но не появляется некий Ллойд - тот, что нанял танцующую на корабле пару - тоже без имён. А вот другая пара (излюбленный бунинский паралеллизм), которая должна была танцевать в отеле на Капри зажигательную тарантеллу, названа по именам: Кармелла и Джузеппе, её двоюродный брат.

В отеле к семье из Сан-Франциско заходил француз-метрдотель, к ним приставили лучшую прислугу: «самую красивую и умелую горничную, бельгийку, с тонкой и твёрдой от корсета талией и в крахмальном чепчике в виде маленькой зубчатой короны, и самого видного из лакеев, угольно-чёрного, огнеглазого сицилийца, и самого расторопного коридорного, маленького и полного Луиджи, много переменившего подобных мест на своем веку».

Вот ещё одна загадка: почему француз-метрдотель, горничная-бельгийка, лакей-сицилиец оставлены без имён, а коридорный удостоился имени? Которое неоднозначно указывает на то, что он итальянец, исконный житель страны, в которую приехала путешествующая семья господина из Сан-Франциско. И когда остальная прислуга выполняла распоряжения гостя с серьёзностью и ответственностью, Луиджи смеялся над постояльцем гостиницы:

«И Луиджи, в своём красном переднике, с лёгкостью, свойственной многим толстякам, делая гримасы ужаса, до слёз смешивший горничных, пробегавших мимо с кафельными вёдрами в руках, кубарем катился на звонок и, стукнув в дверь костяшками, с притворной робостью, с доведённой до идиотизма почтительностью спрашивал:

- Ha sonato , signore ? »

Он же развеял ощущение «страшной двери», разыграв перед горничным комедию отправления поезда, показав им, что всё происшедшее - не более чем спектакль:

«В тускло освещённом коридоре сидели на подоконнике две горничные, что-то штопали. Вошёл Луиджи с кучей платья на руке, в туфлях.

- Pronto? (Готово?) - озабоченно спросил он звонким шёпотом, указывая глазами на страшную дверь в конце коридора. И легонько помотал свободной рукой в ту сторону. - Partenza! - шёпотом крикнул он, как бы провожая поезд, то, что обычно кричат в Италии на станциях при отправлении поездов, - и горничные, давясь беззвучным смехом, упали головами на плечи друг другу.

Потом он, мягко подпрыгивая, подбежал к самой двери, чуть стукнул в неё и, склонив голову набок, вполголоса почтительнейше спросил:

- Íà sonato, signore?

И, сдавив горло, выдвинув нижнюю челюсть, скрипуче, медлительно и печально ответил сам себе, как бы из-за двери:

- Yes, come in...»

Два света

Господина из Сан-Франциско повсюду сопровождает электрический свет. Электричество сияет «огненными несметными глазами» на корабле под названием «Атлантида», заставляя его пассажиров не замечать бушующего океана, манят «чертоги столовой» - на корабле и в неапольском отеле. Солнце в Неаполе появляется лишь по утрам, а затем небо заволакивается тучами.

Только один день выдаётся солнечным - день, когда «Атлантида» проходит Гибралтарский пролив. Именно тогда дочь господина знакомится с наследным принцем одного азиатского государства, только что появившимся на борту, - её привлекло ощущение «древней царской крови», соприкосновения с тем неизвестным и таинственным, что излучал этот маленький человек. Случайность ли это, что появление принца на корабле совпадает с кратковременным появлением солнца?

Остров Капри осветился электрическим светом, когда туда прибыли новые туристы; на площади зажёгся «электрический шар».

Апогеем электрического света становится сцена одевания господина из Сан-Франциско к обеду:

«А затем он снова стал точно к венцу готовиться: повсюду зажёг электричество, наполнил все зеркала отражением света и блеска, мебели и раскрытых сундуков, стал бриться, мыться и поминутно звонить, в то время как по всему коридору неслись и перебивали его другие нетерпеливые звонки - из комнат его жены и дочери».

Утром, когда господин из Сан-Франциско уже лежал в нелепом гробу, стало подниматься над землёю долгожданное солнце. Апофеозом солнечного света становится картина, следующая в рассказе сразу за появлением старика Лоренцо, картина, которая воспринимается нами как торжествующий гимн:

«А по обрывам Монте-Соляро, по древней финикийской дороге, вырубленной в скалах, по её каменным ступенькам, спускались от Анакапри два абруццких горца. У одного под кожаным плащом была волынка, - большой козий мех с двумя дудками, у другого - нечто вроде деревянной цевницы. Шли они - и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась под ними: и каменистые горбы острова, который почти весь лежал у их ног, и та сказочная синева, в которой плавал он, и сияющие утренние пары над морем к востоку, под ослепительным солнцем, которое уже жарко грело, поднимаясь всё выше и выше, и туманно-лазурные, ещё по-утреннему зыбкие массивы Италии, её близких и далёких гор, красоту которых бессильно выразить человеческое слово. На полпути они замедлили шаг: над дорогой, в гроте скалистой стены Монте-Соляро, вся озарённая солнцем, вся в тепле и блеске его, стояла в белоснежных гипсовых одеждах и в царском венце, золотисто-ржавом от непогод, Матерь Божия, кроткая и милостивая, с очами, поднятыми к небу, к вечным и блаженным обителям трижды благословенного сына её. Они обнажили головы - и полились наивные и смиренно-радостные хвалы их солнцу, утру, ей, непорочной заступнице всех страждущих в этом злом и прекрасном мире, и рождённому от чрева её в пещере Вифлеемской, в бедном пастушеском приюте, в далёкой земле Иудиной...»

Господин из Сан-Франциско ехал смотреть песни и танцы абруццких горцев - но абруццкие горцы не нуждаются в том, чтобы на них смотрели. Они, как древние пастухи под Рождество, идут своей дорогой, в руках у них волынка и цевница. Господин из Сан-Франциско в свете электрическом словно к венцу готовился - но увенчана царским венцом и солнечным светом оказалась кроткая и милостивая Матерь Божия.

Электрический и солнечный свет в рассказе противопоставлены друг другу, и эта антитеза усиливает и эмоционально наполняет противопоставление Нового Света - Америки - и Старого Света - древней, пронизанной традициями Европы.

Словосочетание «Старый Свет» появляется уже в первом абзаце, когда рассказывается о цели поездки господина из Сан-Франциско: «единственно ради развлечения». И, подчёркивая кольцевую композицию рассказа, оно же возникает в концовке - в сочетании с «Новым Светом»:

«Тело же мёртвого старика из Сан-Франциско возвращалось домой, в могилу, на берега Нового Света. Испытав много унижений, много человеческого невнимания, с неделю пространствовав из одного портового сарая в другой, оно снова попало, наконец на тот же самый знаменитый корабль, на котором так ещё недавно, с таким почётом везли его в Старый Свет».

Новый Свет, породивший тип людей, потребляющих культуру «единственно ради развлечения», однозначно называется Буниным «могилой».

«Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух миров, за уходившим в ночь и вьюгу кораблём. Дьявол был громаден, как утёс, но громаден был и корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем».

Новый Свет и Старый свет - две грани современного Бунину человечества, которые символически разделены Гибралтаром - «каменистыми воротами двух миров». Когда-то Гибралтарский пролив отделял Европу от Африки, но Буниным он осмысляется иначе - как граница между гордыней и кротостью, между новейшей техникой и волынкой, между оторванностью от исторических корней и живым ощущением истории, между цивилизацией и культурой.

Понятия «культура» и «цивилизация» в книге Освальда Шпенглера «Закат Европы»

Восприятие рассказа направлено вглубь: от художественных образов к понятиям и - далее - к философским обобщениям.

Как крупный художник, Бунин не мог не ощущать глобальных изменений, которые происходили в мире с началом Первой мировой войны. Вот как пишет о 1-м августа 1914 года - о дне начала Первой мировой - переводчик книги «Закат Европы» К.А.Свасьян:

«… если допустимо применить к истории понятие инфаркта, то этот день следовало бы назвать обширным инфарктом прежней Европы, после которого - излеченная на американский лад <…> она была уже решительно не та. Вдруг, в мгновение ока, распалась связь времён, и начался новый век «вывихнутого времени» в точном гамлетовско-эйнштейновском смысле слова, настолько вывихнутого, что уже в перспективе десятилетий разрыв между настоящим и прошлым будет психологически исчисляться десятками тысяч лет, словно бы речь шла не просто о политических и социальных катастрофах, а о естественно-исторических катаклизмах…» (Свасьян К.А. Освальд Шпенглер и его реквием по Западу // Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 1. Гештальт и действительность. - М.: Мысль, 1998. - С. 8.)

Рассказ «Господин из Сан-Франциско» написан Буниным в октябре 1915 года, когда уже больше года прошло с начала невиданной прежде войны. В это же время в Германии, которую война потрясла до основания, никому не ведомый школьный учитель Освальд Шпенглер пишет книгу «Закат Европы», которой суждено будет потрясти умы европейцев. Первый том вышел в 1918 году.

В наши время слова «культура» и «цивилизация» имеют несколько значений, представители различных наук дают им свои определения. Бунин писал свой рассказ в то же время, что и Шпенглер - «Закат Европы», посему мы обратимся к толкованиям, предложенным в этой книге.

Итак, культура.

«…Я вижу настоящий спектакль множества мощных культур, с первозданной силой расцветающих из лона материнского ландшафта, к которому каждая из них строго привязана всем ходом своего существования, чеканящих каждая на своём материале - человечестве - собственную форму и имеющих каждая собственную идею, собственные страсти, собственную жизнь, волнения, чувствования, собственную смерть. Здесь есть краски, блики света, движения, каких не открывал ещё ни один духовный взор. Есть расцветающие и стареющие культуры, народы, языки, истины, боги, ландшафты, как есть молодые и старые дубы и пинии, цветы, ветви и листья, но нет никакого стареющего «человечества». У каждой культуры свои новые возможности выражения, которые появляются, созревают, увядают и никогда не повторяются. Есть многие, в глубочайшей сути своей совершенно друг от друга отличные пластики, живописи, математики, физики, каждая с ограниченной продолжительностью жизни, каждая в себе самой замкнутая, подобно тому как всякий вид растений имеет свои собственные цветки и плоды, собственный тип роста и увядания. Эти культуры, живые существа высшего ранга, растут с возвышенной бесцельностью, как цветы в поле». (Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. 1. Гештальт и действительность. - М.: Мысль, 1998. - С. 151.)

Цивилизацию Шпенглер понимает как «органически-логическое следствие, как завершение и исход культуры».

«Цивилизация - неизбежная судьба культуры. <…> Цивилизации суть самые крайние и самые искусственные состояния, на которые способен более высокий тип людей. Они - завершение; они следуют за становлением как ставшее, за жизнь как смерть, за развитием как оцепенение, за деревней и душевным детством, засвидетельствованным дорикой и готикой, как умственная старость и каменный, окаменяющий мировой город. Они - конец , без права обжалования, но они же в силу внутренней необходимости всегда оказывались реальностью».

«Греческая душа и римский интеллект - вот что это такое. Так различаются культура и цивилизация».

«Переход от культуры к цивилизации происходит в античности в IV веке, на Западе - в XIX веке». (Там же. С. 163-164.)

Культура - индивидуальность, имя, цивилизация - обезличивание. Культура - это жизнь, а цивилизация - смерть. Именно к этому шпенглеровскому итогу ведут нас образы и понятия рассказа «Господин из Сан-Франциско». В нём Америка, именуемая в тогдашней Европе Новым Светом, становится экспортёром мертвящей цивилизации в пронизанные древними традициями страны Старого Света.

Столкновение культуры и цивилизации

Новый Свет и Старый Свет неизбежно встречаются. Как точнее определить это встречу: столкновение, взаимовлияние, борьба? Процесс, который описал Бунин, продолжается в мире до сих пор, поэтому нам так важно понять направления взаимодействия культуры и цивилизации.

Господин из Сан-Франциско демонстрирует, в первую очередь, отчуждение, ибо именно отчуждение лежит в основе капитализма: отчуждение рабочих от средств производства, отчуждение капиталистов от восприятия рабочих как людей. Бунин пишет об этом так: «Он работал не покладая рук, - китайцы, которых он выписывал к себе на работы целыми тысячами, хорошо знали, что это значит! - и, наконец увидел, что сделано уже много…»

«Люди, к которым принадлежал он» - так обозначает Бунин капиталистов - начинали «наслаждение жизнью» с путешествия в Европу. Господин из Сан-Франциско не выбирает маршрут сам, а следует сложившейся традиции. Так принято! Но, конечно, ему не интересна подлинная жизнь старой Европы. Чтобы понять её, надо обладать умением вживаться, сочувствовать, соучаствовать, а этого дара не купишь ни за какие деньги. Под наслаждением бунинский путешественник понимает лишь ублажение своих собственных прихотей, и потому, когда он на некоторое время вынужден оставаться один на один с собой, он вдруг отчуждённо замечает, как под увеличительным стеклом, неприглядность страны, в которой он вдруг почему-то оказался: «с полудня неизменно серело и начинал сеять дождь да всё гуще и холоднее; тогда пальмы у подъезда отеля блестели жестью, город казался особенно грязным и тесным, музеи чересчур однообразными, сигарные окурки толстяков-извозчиков в резиновых, крыльями развевающихся по ветру накидках - нестерпимо вонючими, энергичное хлопанье их бичей над тонкошеими клячами явно фальшивым, обувь синьоров, разметающих трамвайные рельсы, ужасною, а женщины, шлепающие по грязи, под дождём с чёрными раскрытыми головами, - безобразно коротконогими; про сырость же и вонь гнилой рыбой от пенящегося у набережной моря и говорить нечего».

Апогея это переживание отчуждения достигает в пароходе по пути на остров Капри:

«И господин из Сан-Франциско, чувствуя себя так, как и подобало ему, - совсем стариком, - уже с тоской и злобой думал обо всех этих жадных, воняющих чесноком людишках, называемых итальянцами; раз во время остановки, открыв глаза и приподнявшись с дивана, он увидел под скалистым отвесом кучу таких жалких, насквозь проплесневевших каменных домишек, налепленных друг на друга у самой воды, возле лодок, возле каких-то тряпок, жестянок и коричневых сетей, что, вспомнив, что это и есть подлинная Италия, которой он приехал наслаждаться, почувствовал отчаяние...»

Подлинная Италия, как и любая культура - это не глянцевая открытка, а многогранный кристалл, полноцветный мир, вмещающий в себя высокое и низкое, прекрасное и безобразное. Господин из Сан-Франциско собственноручно захлопнул окно в номере гостиницы, когда с улицы повеяло запахом свежести! Он не увидел страны, не проникся древней культурой, не смог вырваться из пелены майи и, если бы ему суждено было вернуться домой, он рассказывал бы об итальянцах именно так: «О, итальянцы - это жадные грязные людишки!»

Немногим более открытой была дочь господина из Сан-Франциско: она смогла ощутить, как тайну, мир наследного принца, путешествующего инкогнито. Но выразить своего интереса она не сумела, и принц отправился своим путём.

Все эти люди - носильщики, гиды, абруццкие волынщики, танцовщики тарантеллы - обязаны обслуживать и развлекать господина из Сан-Франциско: ведь он щедро платит!

Да, итальянцам нужны деньги. И туристы для них - чуждый, непонятный народ, дающий им возможность заработать. Бунин ярко рисует нам и уличных мальчишек, и «дюжих каприйских баб, что носят на головах чемоданы и сундуки порядочных туристов», и «нищих каприйских старух с палками в жилистых руках», который погоняют осликов, везущий туристов к развалинам дворца римского императора Тиберия. Куклами, а не живыми людьми представляются итальянцам туристы, а иначе разве смог бы извозчик радоваться тому, что везёт на пароходик гроб с телом одного из этих туристов? который своей смертью дал ему возможность заработать.

В месте непосредственного столкновения-соприкосновения культуры и цивилизации - расторопный коридорный Луиджи, который смеётся над иностранцами, но - тем не менее - прислуживает им! И знает, что от его быстроты и расторопности будет зависеть его оплата и, соответственно, благосостояние его семьи.

Что станет с островом Капри, где хранятся древние традиции? Что будет с абруццкими горцами? Неаполь уже превращается в город для туристов, в город «мертвенно-чистых и ровно, приятно, но скучно, точно снегом, освещённых музеев или холодных, пахнущих воском церквей, в которых повсюду одно и то же: величавый вход, закрытый тяжкой кожаной завесой, а внутри - огромная пустота, молчание, тихие огоньки семисвечника, краснеющие в глубине на престоле, убранном кружевами, одинокая старуха среди тёмных деревянных парт, скользкие гробовые плиты под ногами и чье-нибудь «Снятие со креста», непременно знаменитое».

В рассказе Бунина - в образах лодочника Лоренцо, абруццких горцев и в солнечном гимне - звучит вера в то, что культура сможет сохранить свою чистоту и исконность, не поддастся разлагающему влиянию цивилизации. Геркулесовы столбы уберегут культуру от вторжения всё унифицирующей цивилизации. Но не будем забывать, что рассказ писал человек, как никто осознающий ценность культуры и невосполнимость культурных утрат.

С момента создания рассказа прошло более девяноста лет. Мир изменился почти до неузнаваемости. И мы сейчас понимаем: чтобы культура смогла сохранить себя под натиском техногенной цивилизации, она должна пройти нелёгкий путь осознания своей особости, уникальности и ценности, с одной стороны, своей типичности, с другой стороны, освоить достижения цивилизации - и суметь встать над ней. Культура - это целостность и крепость духовного зерна народа.

Сочинение

Рассказ И. А. Бунина «Господин из Сан-Франциско» был написан в 1915 году, в разгар первой мировой войны. Это произведение носит острый социально-философский характер, в котором писатель рассуждает на вечные темы, вновь ставшие злободневными в свете военных событий.

Финальные эпизоды рассказа — это концентрация всех социальных и философских мотивов произведения. Эти эпизоды повествуют об обратном пути главного героя — господина из Сан-Франциско, а вернее, уже его тела.

Бунин намеренно подчеркивает, что ничего не изменилось от того, что умер «Хозяин мира» (кем герой самонадеянно мнил себя, а весь мир, в котором он существовал, поддерживал его заблуждение). Царственная природа так же пробуждается с восходом солнца, начинается новый день, и жизнь идет своим чередом: «…поднялось и раскинулось над островом Капри голубое утреннее небо и озолотилось против солнца, восходящего за далекими синими горами Италии, чистая и четкая вершина Монте-Соляро, когда пошли на работу каменщики, поправлявшие на острове тропинки для туристов…» Смерть господина не повлияла ни на что в общем устройстве мира, это лишь песчинка в многочисленной череде таких же смертей, составляющих неотъемлемую часть жизни.

Больше того, писатель показывает, что простым людям нет никакого дела до жизни и смерти богатого господина — они заняты своими ежедневными интересами и заботами. Тело богача из Сан-Франциско они воспринимают лишь как средство заработка и не более того: «…да утешал извозчика и тот неожиданный заработок, что дал ему какой-то господин из Сан-Франциско, мотавший своей мертвой головой в ящике за его спиною…»

Бунин подчеркивает контраст, возникающий между естественной, природной жизнью (ее представителями в рассказе являются простые люди) и миром цивилизации. Сознание западных людей извращено, истинные ценности они подменили ложными, искусственными, аморальными. Недаром тысячи туристов каждый год приезжают на остров Капри не для того, чтобы насладиться его божественной природой, а за тем, чтобы увидеть дом, где жил «человек, несказанно мерзкий в удовлетворении своей похоти и почему-то имевший власть над миллионами людей, наделавший над ними жестокостей сверх всякой меры…»

Современные писателю цивилизованные люди измельчали, деградировали, превратились в низменных животных. Недаром они рисуются в сатирических тонах, в отличие от «естественных» людей, чувствующих или знающих смысл своего пребывания на этой земле.

В подтверждение этой мысли Бунин показывает нам старика Лоренцо, достоинству и красоте которого можно только подивиться и позавидовать. По отношению к этому герою писатель употребляет такие характеристики, как «красавец», «царственный», «модель для живописцев». Автор восхищается простотой и естественностью его жизни в единстве с природой, с собой и с другими людьми.

Совсем неслучайно именно после описания старика Лоренцо идет рассказ о двух абруццких горцах — проводниках высшей мудрости, которые соединяют мир людей и мир Бога. Эти монахи живут духовной пищей, отринув от себя груз материального. Именно поэтому им открываются высшие законы, и они могут молиться за всех людей ради их спасения и прозрения.

Но западный мир глух к таким взываниям. Тело господина возвращается в свой мир, породивший и взрастивший его. Оно попадает на тот же корабль, но теперь находится в трюме. Эта деталь еще раз подчеркивает, что авторитет и почтение к герою было мнимым, фальшивым, как и весь мир, в котором он жил. Люди в этом мире не живут, а лишь изображают жизнь. Как та пара на верхней палубе, что, танцуя для гостей, лишь изображала любовь, а не испытывала это чувство на самом деле: «И никто не знал ни того, что уже давно наскучило этой паре притворно мучиться своей блаженной мукой под бесстыдно-грустную музыку».

Финальная часть рассказа насыщена символикой. Так, писатель говорит о том, что за «Атлантидой», возвращающейся в Новый Свет, пристально следили два горящих глаза. Это были глаза Дьявола.

Порождение темных сил — корабль, олицетворяющий западную цивилизацию — как бы борется со своим творцом: «Дьявол был громаден, как утес, но громаден был и корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем». Бунин уподобляет «Атлантиду» аду, жернова которого уничтожают человеческую душу, как ежеминутно они убивают они машинистов, трудящихся в трюмах.

Напрямую писатель не предсказывает гибели современного мира, но по тому, как он описывает корабль, мы понимаем, что она неизбежна. Кризис назрел, он проявился в войне, в которой люди начали уничтожать себе подобных. Западный мир сжирает сам себя, как-то чудовище, «протянувшееся» в трюме «Атлантиды».

Люди на верхних палубах не хотят этого замечать, но слепота не спасет их. Гибель неминуема. И лишь помолиться о спасении их душ могут два абруццких горца, стоящих на вершине солнечной горы…

Таким образом, финальные эпизоды рассказа Бунина «Господин из Сан-Франциско» раскрывают взгляд писателя на современный ему западный мир, его рассуждения о путях развития, смысле и образе существования современного автору человека.

Другие сочинения по этому произведению

Человек воспитывается обществом, всю жизнь выстраивает свои отношения с другими людьми, играет а обществе определённые социальные роли. Заслуги человека, уважение к нему и память о нём определяются тем, какую пользу он принёс обществу.

Имени главного героя И.А. Бунина «Господин из Сан-Франциско» «ни в Неаполе, ни на Капри никто не запомнил», да и сам автор не наделил именем своего героя. На то имелось как минимум две причины.

Во-первых, это собирательный образ, характеризующий поведение не одного конкретного человека, а устоявшегося социального типа.

Преуспевающий американский предприниматель потратил годы на приумножение своего капитала. До пятидесяти восьми лет «он не жил, а лишь существовал, … возлагая все надежды на будущее». В качестве награды самому себе за долгий труд он предпринял кругосветное путешествие с посещением известнейших мест мира, со всеми возможными развлечениями, роскошью и чревоугодием. В этом он полагал истинное наслаждение жизнью.

У господина из Сан-Франциско не было сомнений в том, что богатство даёт ему право чувствовать превосходство по отношению к тем, кто за щедрую плату обеспечивает его комфорт: к многочисленной прислуге парохода «Атлантида» и гостиниц, матросам, гидам, носильщикам, танцорам и музыкантам.

Казалось, даже ненастная погода была виновата перед ним в том, что не обеспечивала впечатлений от поездки, на которые он рассчитывал. Недовольный, он «с тоской и злобой думал обо всех этих жадных, воняющих чесноком людишках, называемых итальянцами».

Внезапная смерть господина из Сан-Франциско в гостинице на Капри на целый вечер омрачила настроение постояльцев. Его семье пришлось сразу же убедиться, что «уважение к ним окончательно потеряно», так как для хозяина репутация гостиницы была гораздо важнее, чем «те пустяки, что могли оставить теперь в его кассе приехавшие из Сан-Франциско». В обществе, где всё определяется платёжеспособностью клиента, не приходится рассчитывать на человеческое отношение, и тело господина было отправлено в последнее путешествие в ящике из-под содовой воды.

Вторая причина, по которой господин из Сан-Франциско остался безымянным, заключается в том, что он не оставил о себе память какими-либо добрыми делами. Он с презрением относился к простым людям и всё богатство употребил на удовлетворение собственных низменных прихотей. Тем не менее, он никогда не был вполне доволен и счастлив, не пытался разобраться в своих чувствах, не предавался размышлениям.

Намного счастливее, на мой взгляд, был лодочник Лоренцо, «беззаботный гуляка и красавец, знаменитый по всей Италии, не раз служивший моделью многим живописцам». Заработав лишь столько, чтобы хватило на текущий день, он спокойно стоял на рынке, «с царственной повадкой поглядывая вокруг, рисуясь своими лохмотьями, глиняной трубкой и красным шерстяным беретом, спущенным на одно ухо». Лоренцо - эпизодический персонаж рассказа, в нескольких строках изображённый автором так ярко, живописно, жизнерадостно, словно в доказательство того, что для внутренней гармонии не обязательно иметь много денег. Лоренцо привлекает внимание художников тем, что он цельный, настоящий, естественный, воспринимается как неотъемлемая часть окружающего мира, народа Италии и её прекрасных пейзажей.

Рассказ «Господин из Сан-Франциско» имеет философский смысл. Разочарование ждёт тех, кто считает, что успех в обществе, всеобщее уважение и счастье достигаются путём накопления богатств. Такие люди при жизни вызывают только настороженность и у некоторых зависть, а потом о них быстро забывают.

Обновлено: 2017-12-14

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Урок 5. Острое чувство кризиса цивилизации

в рассказе И. А. Бунина «Господин из Сан-Франциско»

Цель урока: раскрыть философское содержание рассказа Бунина.

Методические приемы : аналитическое чтение.

Ход урока

I . Слово учителя

Уже шла Первая мировая война, налицо был кризис цивилизации. Бунин обратился к проблемам актуальным, но не связанным непосредственно с Россией, с текущей российской действительностью. Весной 1910 г. И. А. Бунин посетил Францию, Алжир, Капри. В декабре 1910 - весной 1911 гг. был в Египте и на Цейлоне. Весной 1912 г. снова уехал на Капри, а летом следующего года побывал в Трапезунде, Константинополе, Бухаресте и других городах Европы. С декабря 1913 г. полгода провел на Капри. Впечатления от этих путешествий отразились в рассказах и повестях, составивших сборники «Суходол»(1912), «Иоанн Рыдалец» (1913), «Чаша жизни» (1915), «Господин из Сан-Франциско» (1916).

Повесть «Господин из Сан-Франциско» (первоначальное название «Смерть на Капри») продолжала традицию Л. Н. Толстого, изображавшего болезнь и смерть как важнейшие события, выявляющие истинную цену личности («Поликушка», 1863; «Смерть Ивана Ильича», 1886; «Хозяин и работник», 1895). Наряду с философской линией в повести Бунина разрабатывалась социальная проблематика, связанная с критическим отношением к бездуховности буржуазного общества, к возвышению технического прогресса в ущерб внутреннему совершенствованию.

Бунин не принимает буржуазную цивилизацию в целом. Пафос рассказа - в ощущении неотвратимости гибели этого мира.

Сюжет построен на описании несчастного случая, неожиданно прервавшего налаженную жизнь и планы героя, имени которого «никто не запомнил». Он один из тех, кто до пятидесяти восьми лет «работал не покладая рук», чтобы стать похожим на богатых людей, «кого некогда взял себе за образец».

I I . Беседа по рассказу

Какие образы в рассказе имеют символическое значение?

(Во-первых, символом общества воспринимается океанский пароход со значимым названием «Атлантида», на котором плывет в Европу безымянный миллионер. Атлантида - затонувший легендарный, мифический континент, символ погибшей цивилизации, не устоявшей перед натиском стихии. Возникают также ассоциации с погибшим в 19I2 году «Титаником». «Океан, ходивший за стенами» парохода,- символ стихии, природы, противостоящей цивилизации.

Символическим является и образ капитана, «рыжего человека чудовищной величины и грузности, похожего... на огромного идола и очень редко появлявшегося на люди из своих таинственных покоев». Символичен образ заглавного героя (справка: заглавный герой тот, чье имя вынесено в заглавие произведения, он может и не быть главным героем). Господин из Сан-Франциско- олицетворение человека буржуазной цивилизации.)

Чтобы яснее представить характер соотношения «Атлантиды» и океана, можно применить «кинематографический» прием: «камера» сначала скользит по этажам корабля, демонстрируя богатое убранство, детали, подчеркивающие роскошь, основательность, надежность «Атлантиды», а затем постепенно «отплывает», показывая громадность корабля в целом; двигаясь далее, «камера» все удаляется от парохода до тех пор, пока он не становится похож на ореховую скорлупку в огромном бушующем океане, заполняющем все пространство. (Вспомним завершающую сцену кинофильма «Солярис», где, казалось бы, обретенный отчий дом оказывается лишь воображаемым, данным герою силой Океана. Если есть возможность, можно показать эти кадры в классе).

Какое значение имеет основное место действия рассказа?

(Основное действие повести разворачивается на огромном пароходе знаменитой «Атлантиде». Ограниченность сюжетного пространства позволяет сосредоточить внимание на механизме функционирования буржуазной цивилизации. Она предстает обществом, разделенным на верхние «этажи» и «подвалы». Наверху жизнь протекает, как в «отеле со всеми удобствами», размеренно, спокойно и праздно. «Пассажиров», живущих «благополучно», «много», но куда больше - «великое множество» - тех, кто работает на них «в поварских, судомойнях» и в «подводной утробе» - у «исполинских топок».)

Какой прием использует Бунин для изображения разделения общества?

(Разделение имеет характер антитезы: противопоставляются отдых, беззаботность, танцы и работа, непосильное напряжение»; «сияние... чертога» и «мрачные и знойные недра преисподней»; «господа» во фраках и смокингах, дамы в «богатых», «прелестных» «туалетах» и «облитые едким, грязным потом и по пояс голые люди, багровые от пламени». Постепенно выстраивается картина рая и ада.)

Как соотносятся между собой «верхи» и «низы»?

(Они странным образом связаны друг с другом. Попасть наверх помогают «хорошие деньги», а тех, кто, как «господин из Сан-Франциско», был «довольно щедр» к людям из «преисподней», они «кормили и поили... с утра до вечера служили ему, предупреждая его малейшее желание, охраняли его чистоту и покой, таскали его вещи…».)

Почему главный герой лишен имени?

(Герой назван просто «господином», потому что именно в этом его суть. По крайней мере, сам он считает себя господином и упивается своим положением. Он может позволить себе «единственно ради развлечения» поехать «в Старый Свет на целых два года», может пользоваться всеми благами, гарантируемыми его статусом, верит «в заботливость всех тех, что кормили и поили его, с утра до вечера служили ему, предупреждал его малейшее желание», может презрительно бросать оборванцам сквозь зубы: « Go away ! Via !». («Прочь!»).)

(Описывая внешность господина, Бунин использует эпитеты, подчеркивающие его богатство и его неестественность: «серебряные усы», «золотые пломбы» зубов, «крепкая лысая голова», сравнивается со «старой слоновой костью». В господине нет ничего духовного, его цель - стать богатым и пожинать плоды этого богатства - осуществилась, но он не стал от этого счастливее. Описание господина из Сан-Франциско постоянно сопровождает авторская ирония.)

Когда герой начинает меняться, теряет свою самоуверенность?

(«Господин» меняется только перед лицом смерти, в нем начинает проявляться уже не господин из Сан-Франциско, - его больше не было, - а кто-то другой». Смерть делает его человеком: «черты его стали утончаться, светлеть...». «Умерший», «покойный», «мертвый» - так теперь именует автор героя. Резко меняется отношение к нему окружающих: труп должны убрать из отеля, чтобы не портить настроение другим постояльцам, гроб предоставить не могут - только ящик из-под содовой («содовая» тоже одна из примет цивилизации), прислуга, трепетавшая перед живым, издевательски смеется над мертвым. В конце рассказа упоминается «тело мертвого старика из Сан-Франциско», которое возвращается «домой, в могилу, на берега Нового Света», в черном трюме. Могущество «господина» оказалось призрачным.)

Как показано общество в рассказе?

(Пароход - последнее слово техники - является моделью человеческого общества. Его трюмы и палубы - слои этого общества. На верхних этажах корабля, похожего «на громадный отель со всеми удобствами», размеренно протекает жизнь богатых, достигших полного «благополучия». Эта жизнь обозначается длиннейшим неопределенно-личным предложением, занимающим почти страницу: «вставали рано, ... пили кофе, шоколад, какао, ... садились в ванны, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку...». Эти предложения подчеркивают обезличенность, безындивидуальность тех, кто считает себя хозяевами жизни. Все, что они делают ненатурально: развлечения нужны лишь для искусственного возбуждения аппетита «Путешественники» не слышат злобного воя сирены, предвещающего гибель,- его заглушают «звуки прекрасного струнного оркестра».

Пассажиры корабля представляют безымянные «сливки» общества: «Был среди этой блестящей толпы некий великий богач, ... был знаменитый испанский писатель, была всесветная красавица, была изящная влюбленная пара...» Пара изображала влюбленность, была «нанята Ллойдом играть в любовь за хорошие деньги». Это искусственный рой, залитый светом, теплом и музыкой. А есть и ад.

«Подводная утроба парохода» подобна преисподней. Там «глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами груды каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени». Отметим тревожный колорит и угрожающую звукопись этого описания.)

Как решается конфликт между человеком и природой?

(Общество лишь похоже на отлаженную машину. Природа, кажущаяся древности, тарантеллой, серенадами бродячих певцов и... любовью молоденьких неаполитанок», напоминает об иллюзорности жизни в «отеле». Он «громадный», но вокруг него - «водяная пустыня» океана и «облачное небо». Извечный страх человека перед стихией заглушен звуками «струнного оркестра». О нем напоминает «поминутно взывающая» из ада, стонущая «в смертной тоске» и «неистовой злобе» сирена, но ее слышат «немногие». Все остальные верят в незыблемость своего существования, охраняемого «языческим идолом» - командиром корабля. Конкретность описания сочетается с символикой, что позволяет подчеркнуть философский характер конфликта. Социальный разрыв между богатыми и бедными - ничто по сравнению с той пропастью, что отделяет человека от природы и жизнь от небытия.)

Какова роль эпизодических героев рассказа - Лоренцо и абруццских горцев?

(Эти герои появляются в конце рассказа и никак не связаны с его действием. Лоренцо - «высокий старик лодочник, беззаботный гуляка и красавец», вероятно, ровесник господина из Сан-Франциско. Ему посвящено лишь несколько строк, однако дано звучное имя, в отличие от заглавного героя. Он знаменит по всей Италии, не раз служил моделью многим живописцам. «С царственной повадкой» он поглядывает вокруг, ощущая себя поистине «царственным», радуясь жизни, «рисуясь своими лохмотьями, глиняной трубкой и красным шерстяным беретом, спущенным на одно ухо». Живописный бедняк старик Лоренцо останется жить вечно на полотнах художников, а богатого старика из Сан-Франциско вычеркнули из жизни и забыли, не успел он умереть.

Абруццские горцы, как и Лоренцо, олицетворяют естественность и радость бытия. Они живут в согласии, в гармонии с миром, с природой: «Шли они - и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась под ними: и каменистые горбы острова, который почти весь лежал у их ног, и та сказочная синева, в которой плавал он, и сияющие утренние пары над морем к востоку, под ослепительным солнцем...» Волынка из козьего меха и деревянная цевница горцев противопоставлены «прекрасному струнному оркестру» парохода. Горцы воздают своей живой, безыскусной музыкой хвалы солнцу, утру, «непорочной заступнице всех страждущих в этом злом и прекрасном мире, и рожденному от чрева ее в пещере Вифлеемской…». Это и есть истинные ценности жизни, в отличие от блестящих, дорогих, но искусственных, мнимых ценностей «господ».)

Какой образ является обобщающим образом ничтожности и тленности земного богатства и славы?

(Это тоже безымянный образ, в котором узнается некогда могущественный римский император Тиберий, который последние годы своей жизни прожил на Капри. Многие «съезжаются смотреть на остатки того каменного дома, где он жил». «Человечество навеки запомнило его», но это слава Герострата: «человек, несказанно мерзкий в удовлетворении своей похоти и почему-то имевший власть над миллионами людей, наделавший над ними жестокостей сверх всякой меры». В слове «почему-то» - разоблачение фиктивного могущества, гордыни; время все расставляет по местам: дает бессмертие истинному и ввергает в забвение ложное.)

III. Слово учителя

В рассказе постепенно нарастает тема конца сложившегося миропорядка, неизбежности гибели бездушной и бездуховной цивилизации. Она заложена в эпиграфе, который был снят Буниным лишь в последней редакции 1951 года: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий!» Эта библейская фраза, напоминающая о пире Валтасара перед падением Халдейского царства, звучит предвестием будущих великих катастроф. Упоминание в тексте Везувия, извержение которого погубило Помпею, усиливает грозное предсказание. Острое чувство кризиса цивилизации, обреченной на небытие, сопрягается с философскими размышлениями о жизни, человеке, смерти и бессмертии.

I V . Анализ композиции и конфликта рассказа

Материал для учителя

Композиция повести имеет кольцевой характер. Путешествие героя начинается в Сан-Франциско и заканчивается возвращением «домой, в могилу, на берега Нового Света». «Средина» повести - посещение «Старого Света» - помимо конкретного, имеет и обобщенный смысл. «Новый Человек», возвращаясь к истории, по-новому оценивает свое место в мире. Приезд героев в Неаполь, на Капри открывает возможность для включения в текст авторских описаний «чудесной», «радостной, прекрасной, солнечной» страны, красоту которой «бессильно выразить человеческое слово», и философских отступлений, обусловленных итальянскими впечатлениями.

Кульминацией является сцена «неожиданно и грубо навалившейся» на «господина» смерти в «самом маленьком, самом плохом, в самом сыром и холодном» но мере «нижнего коридора».

Это событие только по стечению обстоятельств было воспринято как «ужасное происшествие» («не будь в читальне немца», вырвавшегося оттуда «с криком», хозяину удалось бы «успокоить… поспешными заверениями, что это так, пустяк...»). Неожиданный уход в небытие в контексте повести воспринимается как высший момент столкновения иллюзорного и истинного, когда природа «грубо» доказывает свою всесильность. Но люди продолжают свое «беззаботное», безумное существование, быстро возвращаясь к миру и покою». Их не может пробудить к жизни не только пример одного из их современников, но даже воспоминание о том, что случилось «две тысячи лет назад» во времена жившего «на одном из самых крутых подъемов» Капри Тиберия, бывшего римским императором при жизни Иисуса Христа.

Конфликт повести далеко выходит за рамки частного случая, в связи с чем его развязка связана с размышлениями о судьбе не одного героя, а всех прошлых и будущих пассажиров «Атлантиды». Обреченное на «тяжкий» путь преодоления «мрака, океана, вьюги», замкнутое в «адской» общественной машине, человечество подавлено условиями своей земной жизни. Только наивным и простым, как дети, доступна радость приобщения «к вечным и блаженным обителям». В повести возникает образ «двух абруццских горцев», обнажающих головы перед гипсовой статуей «не порочной заступницы всех страждущих», вспоминая о «благословенном сыне ее», принесшем в «злой» мир «прекрасное» начало добра. Хозяином земного мира остался дьявол, следящий «с каменистых ворот двух миров» за деяниями «Нового Человека со старым сердцем». Что выберет, куда пойдет человечество, сможет ли победить в себе злое начало,- это вопрос, на который повесть дает «подавляющий… душу» ответ. Но развязка становится проблемной, так как в финале утверждается мысль о Человеке, чья «гордыня» превращает его в третью силу мира. Символом этого является путь корабля сквозь время и стихии: «Вьюга билась в его снасти и широкогорлые трубы, побелевшие от снега, но он был стоек, тверд, величав и страшен».

Художественное своеобразие повести связано с переплетением эпического и лирического начал. С одной стороны, в полном соответствии с реалистическими принципами изображения героя в его взаимосвязях со средой на основе социально-бытовой конкретики создается тип, реминисцентным фоном для которого, в первую очередь, являются образы «мертвых душ» (Н. В. Гоголь. «Мертвые души», 1842), При этом так же, как у Гоголя, благодаря авторской оценке, выраженной в лирических отступлениях, происходит углубление проблематики, конфликт при обретает философский характер.

2. Подготовиться к обзору рассказов, подумать над их проблематикой и языковыми и образными особенностями.

Дополнительный материал для учителя 1

Мелодия смерти подспудно начинает звучать с самых первых страниц произведения, постепенно становясь ведущим мотивом. Вначале смерть предельно эстетизирована, живописна: в Монте-Карло одним из занятий богатых бездельников является «стрельба в голубей, которые очень красиво взвиваются и садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас стукаются белыми комочками о землю». (Для Бунина вообще характерна эстетизация вещей обычно неприглядных, которые должны скорее пугать, чем привлекать наблюдателя, - ну кто, кроме него, мог написать о «чуть припудренных нежнейших розовых прыщиках возле губ и между лопаток» у дочери господина из Сан-Франциско, сравнить белки глаз негров с «облупленными крутыми яйцами» или назвать молодого человека в узком фраке с длинными фалдами «красавцем, похожим на огромную пиявку!») Затем намек на смерть возникает в словесном портрете наследного принца одного из азиатских государств, милого и приятного в общем человека, усы которого, однако, «сквозили, как у мертвого», а кожа на лица была «точно натянута». И си на корабле захлебывается в «смертной тоске», суля недоброе, и музеи холодны и «мертвенно-чисты», и океан ходит «траурными от серебряной пены горами» и гудит, как «погребальная месса».

Поурочные разработки по русской литературе XIX века . 10 класс . 1-е полугодие. - М.: Вако, 2003. 4. Золотарёва И.В., Михайлова Т.И. Поурочные разработки по русской литературе ...

Рассказ И.А. Бунина «Господин из Сан-Франциско» был написан в 1915 году, в разгар первой мировой войны. Это произведение носит острый социально-философский характер, в котором писатель рассуждает на вечные темы, вновь ставшие злободневными в свете военных событий.

Финальные эпизоды рассказа – это концентрация всех социальных и философских мотивов произведения. Эти эпизоды повествуют об обратном пути главного героя – господина из Сан-Франциско, а вернее, уже его тела.

Бунин намеренно подчеркивает, что ничего не изменилось от того, что умер «Хозяин мира» (кем герой самонадеянно мнил себя, а весь мир, в котором он существовал, поддерживал его заблуждение). Царственная природа так же пробуждается с восходом солнца, начинается новый день, и жизнь идет своим чередом: «…поднялось и раскинулось над островом Капри голубое утреннее небо и озолотилось против солнца, восходящего за далекими синими горами Италии, чистая и четкая вершина Монте-Соляро, когда пошли на работу каменщики, поправлявшие на острове тропинки для туристов…» Смерть господина не повлияла ни на что в общем устройстве мира, это лишь песчинка в многочисленной череде таких же смертей, составляющих неотъемлемую часть жизни.

Больше того, писатель показывает, что простым людям нет никакого дела до жизни и смерти богатого господина – они заняты своими ежедневными интересами и заботами. Тело богача из Сан-Франциско они воспринимают лишь как средство заработка и не более того: «…да утешал извозчика и тот неожиданный заработок, что дал ему какой-то господин из Сан-Франциско, мотавший своей мертвой головой в ящике за его спиною...»

Бунин подчеркивает контраст, возникающий между естественной, природной жизнью (ее представителями в рассказе являются простые люди) и миром цивилизации. Сознание западных людей извращено, истинные ценности они подменили ложными, искусственными, аморальными. Недаром тысячи туристов каждый год приезжают на остров Капри не для того, чтобы насладиться его божественной природой, а за тем, чтобы увидеть дом, где жил «человек, несказанно мерзкий в удовлетворении своей похоти и почему-то имевший власть над миллионами людей, наделавший над ними жестокостей сверх всякой меры…»

Современные писателю цивилизованные люди измельчали, деградировали, превратились в низменных животных. Недаром они рисуются в сатирических тонах, в отличие от «естественных» людей, чувствующих или знающих смысл своего пребывания на этой земле.

В подтверждение этой мысли Бунин показывает нам старика Лоренцо, достоинству и красоте которого можно только подивиться и позавидовать. По отношению к этому герою писатель употребляет такие характеристики, как «красавец», «царственный», «модель для живописцев». Автор восхищается простотой и естественностью его жизни в единстве с природой, с собой и с другими людьми.

Совсем неслучайно именно после описания старика Лоренцо идет рассказ о двух абруццких горцах – проводниках высшей мудрости, которые соединяют мир людей и мир Бога. Эти монахи живут духовной пищей, отринув от себя груз материального. Именно поэтому им открываются высшие законы, и они могут молиться за всех людей ради их спасения и прозрения.

Но западный мир глух к таким взываниям. Тело господина возвращается в свой мир, породивший и взрастивший его. Оно попадает на тот же корабль, но теперь находится в трюме. Эта деталь еще раз подчеркивает, что авторитет и почтение к герою было мнимым, фальшивым, как и весь мир, в котором он жил. Люди в этом мире не живут, а лишь изображают жизнь. Как та пара на верхней палубе, что, танцуя для гостей, лишь изображала любовь, а не испытывала это чувство на самом деле: «И никто не знал ни того, что уже давно наскучило этой паре притворно мучиться своей блаженной мукой под бесстыдно-грустную музыку».

Финальная часть рассказа насыщена символикой. Так, писатель говорит о том, что за «Атлантидой», возвращающейся в Новый Свет, пристально следили два горящих глаза. Это были глаза Дьявола.

Порождение темных сил - корабль, олицетворяющий западную цивилизацию - как бы борется со своим творцом: «Дьявол был громаден, как утес, но громаден был и корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека со старым сердцем». Бунин уподобляет «Атлантиду» аду, жернова которого уничтожают человеческую душу, как ежеминутно они убивают они машинистов, трудящихся в трюмах.

Напрямую писатель не предсказывает гибели современного мира, но по тому, как он описывает корабль, мы понимаем, что она неизбежна. Кризис назрел, он проявился в войне, в которой люди начали уничтожать себе подобных. Западный мир сжирает сам себя, как то чудовище, «протянувшееся» в трюме «Атлантиды».

Люди на верхних палубах не хотят этого замечать, но слепота не спасет их. Гибель неминуема. И лишь помолиться о спасении их душ могут два абруццких горца, стоящих на вершине солнечной горы…

Таким образом, финальные эпизоды рассказа Бунина «Господин из Сан-Франциско» раскрывают взгляд писателя на современный ему западный мир, его рассуждения о путях развития, смысле и образе существования современного автору человека.