История русской критики. Русская литературная критика XIX века

Критика от греческого «kritice» - разбирать, судить, появилась как своеобразная форму искусства еще во времена античности, со временем став настоящим профессиональным занятием, долго носившим «прикладной» характер, направленный на общую оценку произведения, поощряющий или наоборот осуждающий авторское мнение, а также рекомендующий или нет книгу другим читателям.

Со временем данное литературное направление развивалось и совершенствовалось, начав свой подъем в европейскую Эпоху Возрождения и достигнув значительных высот к концу 18 началу 19 века.

На территории России подъем литературной критики приходится на середину 19 века, когда она став уникальным и ярким явлением в русской литературе начала играть в общественной жизни того времени огромную роль. В произведениях выдающихся критиков XIX столетия (В.Г. Белинский, А.А.Григорьев, Н. А Добролюбов, Д. И Писарев, А.В.Дружинин, Н. Н. Страхов, М. А. Антонович) был заключен не только подробный обзор литературных сочинений других авторов, разбор личностей главных персонажей, обсуждение художественных принципов и идей, а и виденье и собственная интерпретация всей картины современного мира в целом, его моральных и духовных проблем, пути их решения. Эти статьи уникальные по своему содержанию и силе воздействия на умы общественности и сегодня относятся к числу мощнейшего инструмента воздействия на духовную жизнь общества и его моральные устои.

Русские литературные критики XIX века

В свое время поэма А. С. Пушкина «Евгений Онегин» получила много самых разнообразных отзывов от современников, которые не понимали гениальные новаторские приемы автора в этом произведении, имеющем глубокий подлинный смыл. Именно этому произведению Пушкина и были посвящены 8 и 9 критические статьи Белинского «Сочинения Александра Пушкина», поставившего перед собой цель раскрыть отношение поэмы к обществу, изображенному в ней. Главные особенности поэмы, подчеркнутые критиком, это её историзм и правдивость отражения действительной картины жизни русского общества в ту эпоху, Белинский называл её «энциклопедией русской жизни», и в высшей степени народным и национальным произведением».

В статьях «Герой нашего времени, сочинение М. Лермонтова» и «Стихотворения М. Лермонтова» Белинский видел в творчестве Лермонтова абсолютно новое явление в русской литературе и признавал за поэтом умение «извлекать поэзию из прозы жизни и потрясать души верным её изображением». В произведениях выдающегося поэта отмечена страстность поэтической мысли, в которых затронуты все самые насущные проблемы современного общества, критик называл Лермонтова приемником великого поэта Пушкина, подмечая, однако полную противоположность их поэтического характера: у перового все пронизано оптимизмом и описано в светлых тонах, у второго наоборот — стиль написания отличается мрачностью, пессимизмом и скорбью об утраченных возможностях.

Избранные произведения:

Николай Алек-санд-ро-вич Добролюбов

Известный критик и публицист середины 19 ст. Н. А Добролюбов, последователь и ученик Чернышевского, в своей критической статье «Луч света в темном царстве» по пьесе Островского «Гроза» назвал его самым решительным произведением автора, в котором затронуты очень важные «наболевшие» общественные проблемы того времени, а именно столкновение личности героини (Катерины), отстаивавшей свои убеждения и права, с «темным царством» - представителями купеческого класса, отличающихся невежеством, жестокостью и подлостью. Критик видел в трагедии, которая описана в пьесе, пробуждение и рост протеста против гнета самодуров и угнетателей, а в образе главной героини воплощение великой народной идеи освобождения.

В статье «Что такое обломовщина», посвященной разбору произведения Гончарова «Обломов», Добролюбов считает автора талантливейшим литератором, который в своем произведении выступает как посторонний наблюдатель, предлагая читателю самому делать выводы о его содержании. Главный герой Обломов сравнивается с другими «лишними людьми своего времени» Печориным, Онегиным, Рудиным и считается, по мнению Добролюбова самым совершенным из них, он называет его «ничтожеством», гневно осуждает его качества характера (лень, апатия к жизни и рефлексия) и признает их проблемой не только одного конкретного человека, а всего русского менталитета в целом.

Избранные произведения:

Аполлон Алек-санд-ро-вич Григорьев

Глубокое и восторженное впечатление произвела пьесе «Гроза» Островского и на поэта, прозаика и критика А. А. Григорьева, который в статье «После «Грозы» Островского. Письма к Ивану Сергеевичу Тургеневу»» не спорит с мнением Добролюбова, а как-бы поправляет его суждения, например, заменяя термин самодурство понятием народность, которое, по его мнению, присуще именно для русского человека.

Избранное произведение:

Д. И. Писарев, «третий» выдающийся русский критик после Чернышевского и Добролюбова также затрагивал тему обломовщины Гончарова в своей статье «Обломов» и считал, что это понятие очень удачно характеризует существенный порок русской жизни, который будет существовать всегда, высоко оценивал данное произведение и называл его актуальным для любой эпохи и для любой национальности.

Избранное произведение:

Известный критик А. В. Дружинин в статье «Обломов» роман И. А. Гончарова» обратил внимание на поэтическую сторону натуры главного героя помещика Обломова, которая вызывает у него не чувство раздражения и неприязни, а даже некой симпатии. Он считает главными положительными качествами русского помещика ласковость, чистоту и мягкость души, на фоне которых леность натуры воспринимается более терпимо и расценивается как некая форма защиты от влияний пагубной деятельности «активной жизни» других персонажей

Избранное произведение:

Одним из известных произведений выдающегося классика русской литературы И.С.Тургенева, вызвавшим бурный общественный резонанс, стал написанный в 18620году роман «Отцы и дети». В критических статьях «Базаров» Д. И. Писарева, «Отцы и дети» И. С. Тургенева» Н. Н Страхова, а также М. А. Антоновича «Асмодей нашего времени» разгорелась острая полемика над вопросом, кем же считать главного героя произведения Базарова — шутом или идеалом для подражания.

Н.Н Страхов в своей статье «Отцы и дети» И.С. Тургенева» увидел глубокий трагизм образа Базарова, его жизненность и драматическое отношение к жизни и назвал его живым воплощением одного из проявлений настоящего русского духа.

Избранное произведение:

Антонович рассматривал этот персонаж как злую карикатуру на молодое поколение и обвинял Тургенева в том, что он отвернулся от демократически настроенной молодежи и предал свои прежние взгляды.

Избранное произведение:

Писарев же увидел в Базарове полезного и реального человека, который способен разрушить устаревшие догмы и застарелые авторитеты, и таким образом расчистить почву для формирования новых передовых идей.

Избранное произведение:

Расхожая фраза о том, что литература создается не писателями, а читателями оказывается верной на все 100%, и судьбу произведения вершат именно читатели, от восприятия которых зависит будущая судьба произведения. Именно литературная критика помогает читателю сформировать свое личное окончательное мнение по поводу того или иного произведения. Также критики оказывают неоценимую помощь писателям, когда дают им представление о том, насколько понятны их произведения публике, и насколько правильно воспринимаются мысли высказанные автором.

"Каждая эпоха русской литературы имела свое сознание о самой себе, выражавшееся в критике", — писал В. Г. Белинский. С этим суждением трудно не согласиться. Русская критика — явление столь же яркое и уникальное, как и русская классическая литература. Многократно отмечалось, что критика, будучи синтетичной по своей природе, играла громадную роль в общественной жизни России. Критические статьи В. Г. Белинского, А. А. Григорьева, А. В. Дружинина, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева и многих других заключали в себе не только подробный разбор произведений, их образов, идей, художественных особенностей; за судьбами литературных героев, за художественной картиной мира критики стремились увидеть важнейшие нравственные и социальные проблемы времени, и не только увидеть, но и порой предложить свои пути решения этих проблем.

Статьи русских критиков оказывали и продолжают оказывать значительное воздействие на духовную и нравственную жизнь общества. Не случайно они давно уже включены в программу школьного образования. Однако на протяжении многих десятилетий на уроках литературы ученики знакомились главным образом с критикой радикальной направленности — со статьями В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева и ряда других авторов. Критическая статья при этом воспринималась чаще всего как источник цитат, которыми школьники щедро "украшали" свои сочинения.

Подобный подход к изучению русской классики формировал стереотипы художественного восприятия, значительно упрощал и обеднял картину развития отечественной литературы, отличавшуюся ожесточенными идейными и эстетическими спорами.

Лишь в недавнее время благодаря появлению целого ряда серийных изданий и глубоких литературоведческих исследований наше видение путей развития российской литературы и критики стало более объемным и многогранным. В сериях "Библиотека “Любителям российской словесности”", "История эстетики в памятниках и документах", "Русская литературная критика" вышли в свет статьи Н. М. Карамзина, К. Н. Батюшкова, П. А. Вяземского, И. В. Киреевского, Н. И. Надеждина, А. А. Григорьева, Н. Н. Страхова и других выдающихся отечественных литераторов. Сложные, драматичные искания различных по своим художественным и общественным убеждениям критиков XIX—начала XX веков воссозданы в серии "Библиотека русской критики". Современные читатели получили наконец возможность познакомиться не только с "вершинными" явлениями в истории отечественной критики, но и со множеством других, не менее ярких явлений. При этом наше представление о "вершинах", о масштабе значимости многих критиков существенно уточнилось.

Думается, что и практика школьного преподавания должна формировать более объемное представление о том, как отразилась русская литература XIX века в зеркале отечественной критики. Важно, чтобы юный читатель начал воспринимать критику как органическую часть Литературы. Ведь Литература в широком смысле — это искусство слова, воплощающееся как в художественном произведении, так и в литературно-критическом выступлении. Критик всегда немного и художник, и публицист. Талантливая критическая статья обязательно содержит в себе мощный сплав нравственно-философских раздумий ее автора с тонкими и глубокими наблюдениями над художественным текстом.

Изучение критической статьи дает очень мало, если ее основные положения воспринимаются как некая догма. Для читателя важно эмоционально и интеллектуально пережить все сказанное критиком, вдуматься в логику его мысли, определить меру доказательности выдвинутых им аргументов.

Критик предлагает свое прочтение художественного произведения, раскрывает свое восприятие творчества того или иного писателя. Часто критическая статья заставляет заново осмыслить произведение или художественный образ. Какие-то суждения и оценки в талантливо написанной статье могут стать для читателя подлинным открытием, а что-то покажется ему ошибочным или спорным. Особенно увлекательно сопоставление разных точек зрения по поводу одного и того же произведения или творчества конкретного писателя. Это всегда дает богатый материал для размышлений.

В настоящей хрестоматии собраны работы ведущих представителей русской литературно-критической мысли XIX—начала XX веков, от Н. М. Карамзина до В. В. Розанова. Многие издания, по которым печатаются тексты статей, стали библиографической редкостью.

Хрестоматия позволит взглянуть на творчество Пушкина глазами И. В. Киреевского и В. Г. Белинского, А. А. Григорьева и В. В. Розанова, познакомиться с тем, как по-разному воспринимали поэму "Мертвые души" современники Гоголя — В. Г. Белинский, К. С. Аксаков, С. П. Шевырёв, как оценивались герои комедии Грибоедова "Горе от ума" критикой второй половины XIX века. Читатели смогут сопоставить свое восприятие романа Гончарова "Обломов" с тем, как он интерпретировался в статьях Д. И. Писарева и Д. С. Мережковского, увидеть в пьесах Островского, благодаря работе А. В. Дружинина, не только "темное царство" с проникающими в него одинокими светлыми "лучами", но многоликий и многокрасочный мир русской национальной жизни.

Для многих, несомненно, станут открытием статьи современников Л. Толстого о его творчестве. Основные приметы таланта Л. Толстого — умение показать "диалектику души" своих героев, "чистоту нравственного чувства" — одним из первых обозначил и раскрыл Н. Г. Чернышевский. Что касается статей Н. Н. Страхова о "Войне и мире", то с полным правом можно утверждать: в отечественном литературоведении немного найдется работ, которые могут быть поставлены рядом с ними по глубине проникновения в замысел Л. Толстого, по точности и тонкости наблюдений над текстом. Критик считал, что писатель "дал нам новую русскую формулу героической жизни", впервые после Пушкина смог отобразить русский идеал — идеал "простоты, добра и правды".

Особый интерес представляют собранные в хрестоматии размышления критиков о судьбах русской поэзии. Необычайно многообразны проблемы, поставленные в статьях К. Н. Батюшкова и В. А. Жуковского, В. Г. Белинского и В. Н. Майкова, В. П. Боткина и И. С. Аксакова, В. С. Соловьева и В. В. Розанова. Здесь мы найдем оригинальные, не утратившие своей значимости суждения о жанрах "легкой поэзии" и о принципах перевода, увидим стремление проникнуть в "святая святых" поэзии — в творческую лабораторию поэта, понять специфику выражения мысли и чувства в лирическом произведении. А как верно, как ярко определена в этих публикациях творческая индивидуальность Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Фета, Тютчева и А. К. Толстого!

Примечательно, что итогом непростых исканий и нередко ожесточенных споров стало стремление критики начала XX века "вернуть" русскую культуру к Пушкину, к пушкинской гармонии и простоте. Провозглашая необходимость "возврата к Пушкину", В. В. Розанов писал: "Хочется, чтобы он вошел другом в каждую русскую семью... Ум Пушкина предохраняет от всего глупого, его благородство предохраняет от всего пошлого, разносторонность его души и занимавших его интересов предохраняют от того, что можно было бы назвать “раннею специализациею души”".

Надеемся, что хрестоматия станет незаменимым путеводителем по произведениям выдающихся русских художников слова, поможет по-настоящему понять эти произведения, сопоставить различные способы их истолкования, обнаружить в прочитанном то, что осталось незамеченным или изначально показалось неважным и второстепенным.

Литература — это целая Вселенная. У ее "солнц" и "планет" были свои спутники — попавшие в орбиту их неотвратимого притяжения литературные критики. И как бы хотелось, чтобы не только классиков русской литературы, но и этих критиков мы могли бы назвать нашими вечными спутниками.

30-е годы 19 века – особенный период в развитии русской литературной критики. Это время расцвета так называемой «журнальной критики», эпоха, когда критика как никогда ранее плотно переплелась с литературой. Именно в эти годы активизировалась общественно-политическая жизнь, а в сугубо дворянскую литературу стали проникать произведения либерально и демократически настроенных писателей низших сословий.

В литературе, несмотря на зарождающийся реализм ( , ) , продолжал удерживать твердые позиции Но он уже не представляет собой единое монолитное течение, а разделяется на множество течений и жанров.

Продолжают творить декабристы-романтики А. Бестужев, А. Одоевский, В. Кюхельбекер, поэты пушкинского круга (Е. Баратынский, П. Вяземский, Д. Давыдов). М. Загоскин, И. Лажечников, Н. Полевой выступают с блестящими историческими романами, имеющими ярко выраженные романтические черты. Такую же романтическую направленность сохраняют исторические трагедии Н. Кукольника («Торквато Тассо», «Джакобо Санназар», «Рука Всевышнего отечество спасла», «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский» и др.), получившие высокую оценку самого императора Николая I. В 1830-е годы расцветает талант , навсегда вошедшего в русскую литературу как одного из самых «неистовых романтиков» 19-го века. Все это требовало своего осмысления на страницах критических изданий.

«Журнальная критика» как отражение борьбы идей

Эпоху 30-х годов 19 века также иногда называют эпохой борьбы идей. Действительно, восстание декабристов в 1825 году, борьба «западников» и «славянофилов» на страницах литературных альманахов и журналов заставили общество по-новому взглянуть на традиционные проблемы, подняли вопросы национального самоопределения и дальнейшего развития российского государства.

Обложка журнала «Северная пчела»

Декабристские журналы – «Полярная звезда», «Мнемозина» и ряд других – по понятным причинам прекратили свое существование. Прежде достаточно либеральный «Сын Отечества» Н. Греча сблизился с официозной «Северной пчелой»

Сделал крен в сторону консерватизма под редакторством М.Каченовского и авторитетный журнал «Вестник Европы», основанный Н. Карамзиным.

Обложка журнала «Вестник Европы»

Основная цель журнала была просветительская. Он состоял из 4 крупных разделов:

• науки и искусства,
• словесность,
• библиография и критика,
• известия и смесь.

Каждый раздел давал читателям массу разнообразнейших сведений. Критика занимала принципиальное значение.

Историю издания «Московского телеграфа» принято разделять на 2 периода:

• 1825-1829 годы – сотрудничество с дворянскими писателями-либералами П. Вяземским, А. Тургеневым, А. Пушкиным и др.;
• 1829-1834 годы (после публикации карамзинской «Истории государства Российского) – выступления против «засилия» дворян в культурной и общественной жизни России.

Если в первый период «Московский телеграф» выражал концепции исключительно , то в 40-е годы в творчестве Ксенофонта Полевого проявились зачатки .

Критическая деятельность Николая Полевого

Н. Полевой в отзыве-рецензии на 1 главу «Евгения Онегина» (1825), на книгу А. Галича «Опыт науки изящного» (1826) отстаивает идею творческой свободы поэта-романтика, его право на субъективность творчества. Он критикует взгляды и пропагандирует эстетические воззрения идеалистов (Шеллинга, братьев Шлегелей и др.).

В статье «О романах Виктора Гюго и вообще о новейших романах» (1832) Н. Полевой трактовал романтизм как радикальное, «антидворянское» направление в искусстве, противопоставленное классицизму. Классицизмом он называл античную литературу и подражания ей. Романтизм для него – современная литература, идущая корнями от народности, т.е. верного отражения «души народа» (самых высоких и чистых устремлений народа), и «истины изображения», т.е. яркого и подробного изображения страстей человека. Николай Полевой провозгласил концепцию гения как «идеального существа».

Подлинный художник – это тот, в чьем сердце горит «небесный огонь», кто творит «по вдохновению, свободно и бессознательно».

В этих и последующих статьях нашли свое отражение основные методы критического подхода Н. Полевого – историзм и стремление к созданию всеобъемлющих концепций.

Например, в статье «Баллады и повести » (1832), отзывах на творчество Г. Державина и А. Пушкина критик дает подробный исторический анализ творчества поэтов, рассматривает их произведения в связи с фактами их биографий и потрясениями общественной жизни. Основным критерием творчества поэтов становится соответствие их произведений «духу времени». Цикл этих статей, опубликованных в «Московском телеграфе», стал первым опытом построения единой концепции развития отечественной литературы в русской критике.

Закрытие «Московского телеграфа»

Однако следование принципу историзма в итоге послужило причиной закрытия журнала. В 1834 году Н. Полевой выступил с рецензией на драму Н. Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла».

Будучи последовательным в своих суждениях, критик пришел к выводу, что в драме

«нисколько и ничего нет исторического - ни в событиях, ни в характерах <…> Драма в сущности своей не выдерживает никакой критики».

Его мнение не совпало с восторженным откликом на пьесу императора Николая I. В итоге публикация рецензии послужила официальным поводом для закрытия журнала.

Потрясенный закрытием «Московского телеграфа», Н. Полевой сменил место жительства с Москвы на Петербург и примкнул к реакционной критике в лице Греча и Булгарина. До конца критической карьеры Полевой остался верен принципал романтизма. Поэтому появление произведений в стиле гоголевской «натуральной школы» вызвало в нем их ярое неприятие.

Критическая деятельность Ксенофонта Полевого

В 1831-1834 годах Ксенофонт Полевой, младший брат Николая Полевого, фактически взял в свои руки руководство журналом. Он пишет статьи о творчестве Грибоедова, лирике Пушкина и поэтов пушкинского круга, исторических трагедиях (в частности, трагедии А. Хомякова «Ермак»), повестях М. Погодина и А. Бестужева, романтических романах В. Скотта и его подражателей.

В статье «О русских романах и повестях» (1829) критик говорит о крене русской литературы в сторону прозы. Он связывает это с растущей популярностью романов В. Скотта и других западных романтиков. В то же время Ксенофонт Полевой выступал против «экзотичности» в повестях и романах, призывая описывать «острую современность». Под его критическое перо попадали Пушкин с его сказками и Жуковский с романтическими балладами.

Но главная заслуга Ксенофонта Полевого в том, что в своих выступлениях, размышляя о различиях между литературными «партиями», он ввел понятие « литературного направления». Литературным направлением Полевой именовал то «внутреннее стремление литературы», которое позволяет объединять несколько произведений по какому-либо ведущему признаку. Критик отмечал, что журнал не может быть выразителем идей различных авторов –

он «должен быть выражением одного известного рода мнений в литературе» («О направлениях и партиях в литературе», 1833).

Вопрос о времени возникновения русской литературной критики является одним из наиболее актуальных. Дискуссии по данной проблеме начались еще в 19 веке, и до сих пор ученые не пришли к единому мнению: когда именно критика окончательно выделяется из литературы и литературоведения, с какого времени ее можно считать самостоятельной отраслью знаний.

Критика, как и любая другая наука, не могла возникнуть внезапно. Исследователи отмечают ряд предпосылок зарождения русской литературной критики и высказывают несколько разных точки зрения.
Наиболее известна теория В.В. Прозорова, изложенная в книге «История русской литературной критики». Ученый считает, что процесс формирования русской литературной критики начинается в петровскую эпоху и связан с изменениями в литературном сознании. Начальный этап русской критики, по мнению исследователя, - 1740-1770-е годы. Прозоров отмечает, что критика на этом этапе еще тесно связана с литературой и литературоведением, не является чем-то особенным, отдельным. На данном этапе еще нет профессиональных критиков, критической деятельностью занимаются поэты и писатели, а сама критика – это обоснование «авторского права на индивидуальный эстетический опыт, своеобразная форма защиты автором своего произведения от возможных нападок».

Этой же точки зрения придерживается В.И. Кулешов: «зарождение и развитие русской критики в 18 веке было органическим и глубоко закономерным процессом». Он указывает на синхронное совпадение событий (сам термин критика появляется почти одновременно в трудах Кантемира и Тредиаковского) и заинтересованность авторов в развитии критической мысли. Исследователь приходит к выводу о том, что начальным этапом развития литературной критики в России должны считаться 30-90-е годы 18 века.

В «Истории русской критики» под редакцией Б.П. Городецкого высказывается мысль о том, что русская критика окончательно складывается в 19 веке. По мнению авторов, отдельные критические элементы можно выделить еще в фольклоре на самых ранних стадиях его развития. Неслучайно при этом наличие нескольких разных вариантов одного и того же фольклорного произведения. Свое развитие критический элемент получает в эпоху Древней Руси. В литературе этого времени еще не существовало специальных произведений литературоведческого характера, но в некоторых памятниках можно найти суждения древнерусских писателей о своей и чужой литературной манере, об отношении тогдашних читателей к художественным особенностям старых и новых литературных произведений. Так, в «Слове о полку Игореве» дана характеристика манеры Бояна, которая, несмотря на свою поэтическую, художественную форму, является образцом древнерусского литературно-критического суждения. Дальнейшие критические суждения в древнерусской литературе включают полемику, направленную против религиозных учений, чуждых православной церкви. Для трудов Максима Грека, протопопа Аввакума, Симеона Полоцкого уже характерны значительная принципиальность и конкретность, в них отражены особенности общественной борьбы того времени. Эти суждения достигают относительно высокого уровня к середине 18 века, постепенно приобретая специфические черты собственно литературной критики, которая окончательно оформляется к 19 веку.

В книге «Очерки истории русской литературной критики» под редакцией Ю.В. Стенника дается сходная позиция. Авторы также отмечают отдельные элементы критического характера еще в древнерусских текстах, однако считают неверным определять эти высказывания как литературную критику. «Литература петровской эпохи, равно как и древнерусская, не знала литературной критики как отдельного вида литературного труда», - этими словами начинается первая глава учебника. Это связано со средневековой концепцией творчества, которая критическую оценку заранее исключала, так как отсутствовало само понятие индивидуального авторства, авторской собственности и оригинальности. По мнению авторов «Очерков», формирование литературной критики начинается в конце 17 века и связано с возрастанием индивидуально авторского начала в литературе. В русской литературной культуре параллельно со связью «автор – читатель» возникает связь «автор – другой автор». Проявляется подобная связь на данном этапе не в критике одного автора другим, а в попытке защиты своего произведения от возможных нареканий. В 18 веке критика еще не обретает своей основной функции – быть органом литературного самосознания, и не может быть выделена в самостоятельную сферу словесной культуры. Задачи критики на этом этапе напрямую сливались с задачами теории литературы, в качестве критиков выступали преимущественно поэты, а сами критические высказывания содержались в произведениях художественных жанров – сатирические послания, басни, бурлески. В таком состоянии русская критика пребывает до конца 18 века и лишь в 1830-е годы достигает самодостаточного статуса в выступлениях Н.И.Надеждина и В.Г.Белинского.

Проанализировав эти концепции, можно сделать вывод о несомненном существовании критики во второй половине 18 века в отличие от единичных высказываний критического плана в древнерусской литературе. Однако подобные критические высказывания еще не достигли профессиональных высот и находились в непосредственной связи с литературой и литературоведением с одной стороны, и с философией и риторикой с другой. Таким образом, если принимать во внимание критерий степени профессионализации критики, то примерной датой ее выделения следует назвать 1830-е годы, как это сделано в работе Ю.В. Стенника. Я считаю его позицию наиболее аргументированной. Критика в классическом ее понимании – это специализированные жанры, особый профессиональный подход к анализу произведений. Ничего этого мы не можем найти в критике эпохи классицизма. Возможно, правильнее будет сказать, что критические высказывания того времени необходимо отнести к писательской критике, в то время как профессиональная критика будет сформирована лишь к середине 19 века.

О русском типе критики

Нет никакого резона обсуждать в «Российском писателе» (газета Союза писателей России) проблемы либеральной критики - какое дело нам до чужого дома, когда в своем растранжирено в последние годы многое из того ценного, что составляло смысл русской критики.

Н.Н. Страхов писал, что современный ему критик часто напоминает повара, который на вопрос: «Сумеет ли он хорошо приготовить обед?» говорит: «Горячо будет, а за вкус не отвечаю». Нынешнюю «горячую» критику, безусловно, представляют газеты «Завтра» и «День литературы» с их принципом «вызова» (любому правящему режиму, глобалистам, новым и старым русским, «угрюмым и малозначимым ортодоксам», то биш православным, и пр.), с их «ударами», «протестностью», комфортной «окопностью», «окаянством» и «упырством». В общем, все дело заключается в «жаре», а не в качестве и доказательности критики. Если бы в статьях В.Г. Бондаренко не было жара, то они давно просто бы не читались. Как заядлому парильщику ему приходится все время поддавать, поддавать, поддавать… И если у главного критика «Дня литературы» «упырь на время становится в центр спасения Святой Руси», то у нас, грешных, прочитавших сие, вполне закономерно возникает мысль о генетически измененной критике по аналогии с вводимой Минздравом маркировкой «генетически измененные продукты». Статьи Бондаренко следовало бы и печатать под такой рубрикой. Иначе чем можно объяснить, что сегодня критик с пеной у рта и в красном полувере защищает одно, а завтра в желтой кофте - прямо противоположное. Вова, ты где есть-то?

Два брата-акробата из «Московского литератора» (из давно известного стана свистунов ) вообще не имеют ни малейшего представления о литературной художественной критике, подменяя ее публицистическими сальто-мортале с кукишами в карманах и стойками «чего изволите».

Конечно, приличный ряд нашей критики составляют иные - те, кто пытается осмыслить литературу всерьез, чьи имена не блещут самоварным золотом, кто не ошпаривает читателей кипятком.

Полемика в критике совершенно естественна и необходима. Но сегодня в критике нет настоящей полемики. Нет потому, что полемика требует понимания другого мнения, взгляда. Принцип понимания всегда выдвигался в русской критике как основной. Следовательно, чтобы победить в полемике, необходима убедительная аргументация, требуется увидеть более глубоко и тонко то, что тебе представляется недостаточным у оппонента. Нынешняя критика как раз к этому категорически не способна: в лучшем случае произойдет то, что продемонстрировала «Литературная газета» дискуссией о современной литературе: были высказаны разные (и часто интересные) точки зрения, но каждый (за редким исключением) выступил «сам за себя», не слыша другого и не утруждая себя пониманием иных точек зрения.

Мой собственный опыт критика в этом смысле тоже весьма показателен: я пишу о современной прозе, а отвечают мне в изданиях любого толка по одному и тому же шаблону - рассуждая обо мне («Кокшенева такая-то и такая-то»). Впрочем, это все та же старая «детская болезнь левизны», когда силенок нет ответить, и нужно быстрее приклеить ярлык.

Русский тип критики опирается на органический взгляд . Этот взгляд был характерен для творчества Аполлона Григорьева и упомянутого уже мной Н. Н. Страхова. Он, и только он, мне представляется верным. «Этот взгляд, - писал Страхов, - имеет именно то достоинство, что труднее всех других» . Он требует от критика исторической широты и глубинного отношения к традиции (традиция для критика не есть нечто «объективно данное», но всегда личностно-завоеванное). Этот взгляд избегает любой партийной односторонности, поскольку проверяется прежде всего жизнью. Слово «жизнь» было главенствующим в мировоззрении и Григорьева, и Страхова. «Но и сама-то жизнь, по Григорьеву, “есть нечто таинственное и неисчерпаемое”», - пишет современный писатель Н. Калягин. Жизнь в русской критике не противоположна ни творчеству, ни художественному вымыслу, ни «цветной истине» (А.Григорьев), а литература является большим, народным, земским делом. Только презрение нынешней критики к живой жизни ведет ее к жалкому «умению» по своей личной (часто корыстной) прихоти выстраивать литературные списки «великолепных десяток» и вводить под белы рученьки в русскую литературу писателей, к «творчеству» которых без пинцета и без санобработки и прикасаться-то физически и нравственно опасно.

Вместе с тем для русского типа критики есть только одно условие - понимание своего народа ; и эта способность понимания вылилась в принцип почвенничества с его боязнью «солгать на народ». Сегодня все иначе: критик потому и «ошибается», что ошибиться рад, ибо свои оценки выдает совершенно в отрыве от народности, подлинности и правдивости литературы, в пылу якобы защиты «общего дела», вся «общность» которого не простирается дальше московской кольцевой дороги. Сегодня нет не только боязни «солгать на народ» или солгать на русского человека, но и собственную ложь можно выдать за «радикальную критику». Настолько радикальную, что гаденькие тексты Вл. Сорокина и Э. Лимонова пытаться печатно утвердить в качество новой «благой вести».

Русская традиционная критика (для меня - консервативное ее направление) никогда не была критикой фразы, никогда не превращала предмет своей речи в риторически-многозначительный эпатаж, типа: «У меня самого родной дядя… - настоящий русский шахид» (В.Бондаренко). Бедный дядя! Совершив подвиг в Великой Отечественной войне, думал ли он, что станет только сиюминутным «аргументом» для эффектного восклицания потомка?!

Нынешний патриотический критик не просто выдает фразы, но свистит - вещает патриотическим сленгом, не видя, не чувствуя (а впечатлительность русского критика всегда была сильна, позволяя сохранять чувство меры), что «метафизическая насыщенность» критических текстов может быть и абсолютно пустой: ну, не сделать «нового мстителя» из Владимира Сорокина, даже если критик цинично уверен, что читатель «не заметит матерных слов» этого непревзойденного авторитета сквернословия, а оценит и запомнит только «метафизические усилия» писателя Сорокина, направленные «против рыжего вице-премьера».

Увы, скорее всего все произойдет с точностью наоборот. Не может быть в русской критике двойной бухгалтерии - черного нала и белого отката. Безбрежный, допускающий нравственный компромисс, патриотизм критики с двойным дном («пусть пишут хоть матом», пусть пишут о любых извращениях, лишь бы выражали протест против рыжих вице-премьеров и продажных чиновников) ничем не отличается от безбрежного либерализма с его волчьим воем о свободе (даже если ради нее, голубушки, и вымрут миллионы). Впрочем, и тут нет ничего нового: в прежние времена «сапоги» были «выше Шекспира», а в нынешние - Сорокин «патриотичнее» постдеревенщиков.

Русской критике был всегда присущ идеализм. В консервативном ее направлении это был христианский идеал, в раздраженной ненависти против которого столь дружно объединились нынешние либералы вкупе с патриотическими фразерами. Анти-идеалисты как правило в качестве главного тезиса используют «бедственное положение народа», которому нужно выживать, так что, мол, не до идеализма. Новейший кризис оппозиции - это убедительнейшее свидетельство того, что социальная идея и духовный идеал могут далеко расходиться. Христианский же идеализм есть самая крепкая сила из сил человеческой жизни.

Классическая русская литература и классическая критика обладали замечательным свойством - искренностью. Прежний читатель мог быть уверен, что с ним говорят в чистоте сердца (даже заблуждения, нравственные метания были искренни, открыты). В наши же дни критика, понимая себя как орудие и силу, направлена не столько на то, чтобы излагать мысли и выражать чувства, возникшие от сопереживания творчеству писателю, сколько на то, чтобы воздействовать на читателя в нужном направлении и с заранее заготовленной тенденцией .. Следовательно, не только возможны, но и желательны подделки под настоящую мысль и искренее чувство. Под видом пламенного служения принципам справедливости кроется холодный расчет, под прикрытием «опальности» прячется коммерческий проект, под флером «служения идее патриотизма» скрывается отсутствие знания об этой самой идее, похороненной под ворохом невежественных слов. Критик больше не хочет быть только критиком, но непременно наровит стать «известным общественным деятелем нашего века», а значит намерен служить не истине, а жить сиюминутным интересом.

Ясно, что национальная критика сегодня не может победить - ни тиражами, ни востребованностью своих идей, ни составить конкуренции внедренной сегодня «новейшей эстетике». Но в долгой истории русской литературы, как мы уже знаем из прошедшего, остается всегда современной именно она - до наших классиков мы, всякое новое поколение, вновь и вновь дорастаем (или, скажем так, желательно было бы дорастать).

Я, пожалуй, снова покажусь коллегам «слишком ортодоксальной», и мне напомнят об отдыхе, приятных эмоциях, «удовольствии» (так заботятся у нас о читателе, уставшем от трудной жизни). На это я отвечу словами Николая Калягина: «Утилитарный принцип “удовольствия”, еще Кантом внесенный в основание эстетики, - принцип вообще обоюдоострый. Безусловно, удовольствие Канта или Аполлона Григорьева вернее всякой теории свидетельствует о высочайшем качестве читаемой ими книги. Но о чем свидетельствует удовольствие, которое испытывает ваш сосед в электричке, читающий Стивена Кинга?» Впрочем, нынешний критик старое эстетическое удовольствие предлагает заменить на «блевотину от экстремальной прозы». И просто. И круто. Что, между тем, не замарает чистоты принципов лучших русских критиков.